самозваная жена, жалобно всхлипнув, выскочит из комнаты, позабыв накинуть на голову платок…
Но вместо этого девчонка, распрямившись, вытянула вперед руку, и тысячник ясно увидел прежде скрытое складками ткани колечко на ее безымянном пальце. Не золотое, не серебряное и даже не медное – а сплетенное из волос!..
Забава и игрушка, но не далее чем сегодня Олдер уже видел что-то подобное… И не где-нибудь, а на руке испустившего последний вздох Бражовца!..
Да, так и было – серебряная печатка с родовым гербом соседствовала с обернутой вокруг пальца рыжеватой прядкой. Остена, помнится, еще тогда резануло по глазам такое несоответствие…
Шагнув вперед, Олдер перехватил руку девчонки и поднес ее к глазам, намереваясь рассмотреть колечко получше. Лаконка тут же сжала пальцы в кулак – она словно бы опасалась того, что у нее отнимут единственное сокровище, но тысячник уже коснулся переплетенных меж собою русых прядок… И застыл…
В самую обычную косичку-трехрядку Бражовец вплел все, что только мог: пожелания на долгую жизнь, здоровье, молодость и удачу. Отмерял щедро, не глядя, от всей души, от всего сердца, и простенькое колечко оборотилось мощным оберегом. Еще более сильным после смерти его создателя…
Такое построение защиты ясно говорило о том, что лаконская соплюшка действительно была женою погибшего эмпата – если и не перед людьми, то перед богами – точно.
Олдер медленно разжал пальцы, и девчонка поспешно убрала руку. Вновь потупилась, пряча глаза… Олдер наградил ее задумчивым взглядом, потом вновь посмотрел на мертвую птицу.
– Что ж, лаконка… Если ты честно ответишь на все мои вопросы, я отдам тебе тело твоего мужа для похорон. Уговорились?
– Уговорились… Но тогда и ястреба мне отдашь… – тихо произнесла девчонка, и Олдер насмешливо вскинул бровь. Соплюшка еще и смеет ставить ему условия???
Лаконка правильно оценила этот взгляд и, комкая платок и опять заливаясь краской, пояснила:
– Этот ястреб – последний подарок Веилену от отца. Он его еще пушным птенцом получил – сам с рук выкормил, сам вырастил. Они при жизни неразлучны были, а значит, и в смерти должны быть вместе.
Олдер еще раз взглянул на смешные конопушки, на худенькую фигурку… Пожалуй, теперь он начал догадываться, что привлекло эмпата к этой девчонке… Но свои вопросы все равно задаст.
– Что ж, будь по-твоему. Получишь и птицу, и тело Бражовца. Но только если расскажешь мне все без утайки.
Олдер отошел от лаконки и устало опустился на лавку, кивнул замершей у стола соплюшке на ларь.
– Присядь. В ногах правды нет, а разговор у нас будет долгий… Прежде всего, ответь мне: кто ты такая и откуда знаешь Бражовца?
Девчонка осторожно присела на самый краешек ларя, распрямила спину и тут же потупилась – ни дать ни взять невеста перед сватами… И произнесла:
– Званка я, старосты здешнего дочка… Не родная… А Веилена я с малолетства знаю…
Замолчав, девчушка украдкой взглянула на тысячника и, поняв по его хмурому лицу, что краткость ее ответа вряд ли пришлась грозному амэнцу по душе, вздохнула:
– Мать моя отсюда родом, но вышла замуж за одного из ратников старого Бражовца и перебралась из долины в замок. Сестра же отца была кормилицей новорожденного сына господаря, так что и мамке моей хорошее место в замке нашлось. Я с двоюродными братьями да сестрами кучно росла, а для Вела его молочные сродственники всегда были первыми товарищами по играм. Он, как и положено будущему господарю, верховодил, а заодно и меня защищал, чтоб не дразнили за конопушки да мелкокостность… Вел, он с малолетства добрым был – и к животным, и к людям…
Услышав такое восхваление своего недавнего противника, Олдер не сдержался:
– Про то, каким хорошим был Бражовец, ты лучше моим ратникам расскажи. Убитым, обмороженным да под горными завалами похороненным… Не иначе как от его большой доброты!..
Девчонка перестала терзать концы платка и, ухватившись за край ларя, посмотрела на тысячника:
– Вы к нам тоже не в гости пришли, так что не амэнцам о доброте судить!..
Олдер же, получив такую отповедь, лишь усмехнулся. Он видел, чувствовал, что девчонка боится его до онемения… И тем не менее идет наперекор, как только дело касается Бражовца. Это поневоле вызывало уважение. И к мертвому эмпату, и к его невенчанной жене…
Остен грозно глянул на всунувшегося было в комнату из-за слишком громких голосов ординарца и, дождавшись, когда ратник исчезнет за дверью, повернулся к девчонке:
