– Выйди, Званка. Не для твоих глаз.
Я и вышла. Потом всю ночь проплакала… Но к утру решила, что от слез моих Бражовцу мало проку будет, и напросилась ему помогать. Мазью из барсучьего жира рану смазывать да повязку из чистого полотна накладывать. Вот только, несмотря на мои старания, рана у Вела воспалилась, а после лихорадка разыгралась. Тогда-то он и попросил меня подле него остаться подольше. Как я могла ему отказать?..
Два дня и две ночи я тогда возле Бражовца провела – пот со лба вытирала, отварами поила да за руку держала, когда он в забытьи метаться начинал. Веилен как голос мой слышал, так и успокаивался…
На третий же день жар спадать начал, а Бражовец в себя пришел и воды попросил. Напоила я его, а потом смотрю и вижу, что глаза у него опять блестят, точно в лихорадке. Спросила – не худо ли ему, а Вел головой мотнул и прошептал что-то неразборчивое. Я склонилась, чтоб разобрать, о чем он говорит, а Бражовец, и откуда только силы взялись, вдруг притянул меня к себе, да и поцеловал. Прямо в губы, как невест целуют!
Я прочь рванулась да и выскочила из комнаты, точно ошпаренная. Он не держал… Позвал лишь к вечеру да сказал, чтоб я его не боялась. Он, дескать, после лихорадки сам не свой был, но теперь крепко себя в руках держит и ничем меня больше не обидит.
Я только и смогла в ответ ему головой кивнуть, и все у нас стало как прежде… Разве что смотрел на меня Бражовец иначе, словно бы с грустью, но ни слова не говорил. Ну и я, понятное дело, молчала. Какой прок господарю от служанки, окромя рубах да портков стиранных?.. Не гонит, и ладно…
Я, правда, надеялась, что коли Веилену моя работа по сердцу придется, то он после того, как война закончится, меня в замок заберет. Тогда бы я подле него быть могла – служила бы ему, как и в Плутанках, берегла бы, как могла, а большего мне и не надобно… Ну, это я тогда так думала…
Званка в очередной раз замолчала. Украдкой взглянула на безмолвствующего Олдера. Коснулась колечка из волос на пальце и слегка покачала головой:
– Вот только вчера вечером с Бражовцом неладно стало. Ближних отослал, от ужина отказался и даже ястреба своего кормить с рук не стал, а велел унести.
Я было подумала, что, оставшись один, Вел спать уляжется, однако ж свет из-под двери все равно виден был, хотя и время уже позднее… Я и не удержалась – заглянула на минутку. Мало ли что?
Вошла я в комнату и вижу – Бражовец сидит вот за этим самым столом, ссутулившийся и закаменелый, и на свечу неотрывно смотрит. А лицо у него такое, точно он уже за грань ступил…
Смекнула я, что плохо ему сейчас, хуже даже, чем после ранения, а как помочь, ума не приложу… Вел же настолько в свои думы ушел, что даже не услышал, как дверь скрипнула. Я ж, вместо того, чтоб уйти, подошла ближе да и села рядом. За руку его взяла. Пусть, думаю, хоть рассердится, лишь бы не сидел один, не тосковал так страшно и люто…
Бражовец вздрогнул, повернулся и спрашивает:
– Что стряслось, Званка?
А я ему:
– Ничего… – и с места не двигаюсь. А он руку мою своей прикрыл и гладит ее тихонько, а потом говорит:
– Иди спать. Время уже позднее…
А как мне его сейчас оставить?.. Я глаза закрыла, да и положила голову Бражовцу на плечо. Он не оттолкнул, только обнял и снова шепчет:
– Ты хоть понимаешь, что со мною делаешь?
А я уже не то что отвечать – дышать боюсь. Только чувствую, что Вел меня уже по косам гладит, а потом дыхание его на своей щеке…
Поцеловал он меня, осторожно так, а потом отстранился и вздохнул:
– Нету у меня времени, Званка… Теперь совсем нет…
Тут я глаза и открыла. Смотрю на него да пытаюсь понять, о чем он речь ведет, а когда поняла, внутри у меня все точно оборвалось.
– Коли своего времени нет, так мое возьми, – говорю. – Сколько есть, без остатка. Я ведь знаю, что ты ворожить умеешь…
А Вел только улыбнулся грустно:
– Коли люб тебе, одну эту ночь возьму. Подаришь?..
А я обняла его и заплакала…
