нехороших предчувствий, но потом совладала с собою. Что бы ни ждало меня в Мэлдине, я должна была встретиться с этим лицом к лицу и получить так необходимые мне знания, а кроме того, глупо поворачивать обратно, проделав такой путь.
Упрямо тряхнув головой, я взялась за тяжелое кольцо, но едва сделала пару ударов, как крошечное окошечко в воротах открылось и на меня строго взглянула привратница Мэлдина.
– Доброго дня и заступничества Милостивой.
– И тебе заступничества… Ищешь приюта и хлеба? – Хотя голос жрицы звучал устало и спокойно, ее взгляд меня не обманул. Пристальный, оценивающий… И отнюдь не дружелюбный…
– Разве что на эту ночь. У меня письмо для Матери Мэлдина от Старшей храма Дельконы.
– Вот как… – Губы привратницы недовольно поджались, а взгляд переместился на мои покрытые пылью ноги. Я решила, что жрица, скорее всего, сейчас потребует показать письмо, но она лишь, велев обождать, закрыла окошечко.
Удивительно, но слишком уж долго любоваться искусной резьбою ворот мне не довелось. Я не успела даже как следует заскучать, как окошечко вновь открылось, и я увидела лицо уже другой жрицы – судя по смуглой коже, урожденной южанки. Несколько мгновений мы просто смотрели друг на друга, а потом она приказала привратнице впустить меня в святилище.
Оказавшись во дворе, я даже не огляделась толком, а смуглянка уже подступила ко мне с разговорами и расспросами. Она, казалось, излучала дружелюбие, когда, идя рядом, расспрашивала меня о том, как обстоят дела в Дельконе, попутно извиняясь за излишнюю суровость привратницы и закрытые ворота – времена нынче неспокойные, крестьяне недавно опять бунтовали, так что поневоле приходится быть осторожными.
Поток слов лился плавно, точно река, и запнулась моя проводница лишь один-единственный раз – когда наткнулась на загодя выставленный мною ментальный щит.
Впрочем, через несколько мгновений она совладала с собой, вновь заговорив о всяких мелочах – погоде, трудностях в дороге и ярмарочных слухах…
Я же отвечала хоть и вежливо, но односложно – мне не хотелось отвлекаться на пустопорожнюю болтовню, да и каждое произнесенное в этом святилище слово следовало очень тщательно взвешивать – храм Мэлдина не был ни убежищем, ни спасением… По крайней мере, для меня, чуждой самому его духу…
Пока я так размышляла, мы с проводницей успели не только пристроить мою уставшую лошадь в храмовую конюшню, но и, миновав широкий внутренний двор, ступили за вторую ограду – именно за ней располагался сам храм и жилища жриц в окружении роскошного сада.
В отличие от дельконских, отданных на откуп целебным растениям грядок, здешние клумбы, дорожки и даже искусственные крошечные ручьи с выложенным камнем неглубоким руслом служили лишь красоте, являясь усладой для глаз.
Я невольно залюбовалась этим великолепием и даже собралась спросить у своей сопровождающей название причудливых и роскошных белых цветов, которые никогда не видела прежде, как смуглянка резко остановилась и произнесла:
– Прежде чем сопроводить тебя к Старшей, я должна узнать, освободилась ли матерь Ольжана от бремени молитв. Думаю, это место подойдет для ожидания гораздо больше, чем клочок земли перед воротами. К тому же здесь можно присесть и передохнуть.
Я уже заметила расположенные в тени причудливо подстриженных кустов небольшие деревянные скамеечки – многие из них были заняты погруженными то ли в молитвы, то ли в размышления жрицами – и согласно кивнула головой.
Смуглянка, заверив меня, что вскоре вернется, поспешила в святилище, а я, выбрав местечко поуютнее, устроилась на окруженной с трех сторон розовыми кустами лавочке.
Сквозь просветы в листве мне были хорошо видны и посыпанные светлым песком дорожки, и горбатые, перекинутые через ручьи мостики, и сами жрицы – как отдыхающие, так и занятые садовой работой… Но, наблюдая за течением открывшейся мне чужой жизни, я совершенно не подумала о том, что уже и сама привлекла чье-то пристальное внимание, а потому едва слышный хруст ветки за спиной заставил меня взвиться с места и ухватиться за травнический нож…
Впрочем, уже через мгновение я, разглядев нарушителя своего покоя, убрала руку с оплетенной шнуром рукояти. Передо мною стояла одна из послушниц – совсем молоденькая, еще подросток, да к тому же напуганная больше, чем я сама. Страх – застарелый, почти что осязаемый – читался в каждом ее движение, в каждом взгляде… Улыбнувшись, я сделала было шаг вперед, но девчушка тут же отступила назад, практически скрывшись меж ветвей кустарника. Взгляд ее из испуганного стал затравленным – точно у малого зверька.
– Прости, я не хотела тебя напугать. – Я вновь улыбнулась, пытаясь успокоить послушницу, но она лишь мотнула головой:
– Не говори им, что видела меня здесь, пожалуйста…
