лошади.
Я неуверенно посмотрела на шерстяную рубаху Рэдлина, сшитую из грубой, с многочисленными узлами ткани, и, решившись, скинула плащ и куртку. Моя верхняя сорочка тоже была шерстяной, а вот нижняя – из льна хорошей выделки – гораздо лучше подходила для намеченных целей.
Рэдлин, увидев, что я делаю, попытался было возразить, но я только отрицательно качнула головой. Быстро стянув с себя нижнюю сорочку, поспешно оделась и застегнула куртку до самого горла.
– У меня во фляге вино есть, – невзначай обронил пристально наблюдавший за мною Рэдлин, но я покачала головой.
– Если хочешь, то пей. Мне без надобности…
«Карающий» молча сделал пару глотков, а я, раздирая сорочку на полосы, не удержалась от мысленного смешка. Если бы мне сегодня утром кто-нибудь сказал, что я ради амэнского воина сниму с себя последнюю рубашку, я бы посчитала такого пророка сумасшедшим, а теперь спокойно занимаюсь немыслимым для меня делом. Собираюсь промывать и зашивать раны тому, кто носит нагрудник с замахивающимся плёткой всадником и, следовательно, является врагом для любого крейговца!.. От таких мыслей смеяться мне сразу расхотелось, да и пальцы вдруг стали точно чужими, но я немедля попыталась совладать с собой.
Этот амэнец, несмотря на то, что являлся «карающим», оказался надёжным попутчиком – он не бросил меня, хотя в одиночку у него было больше шансов спастись, и теперь, выказав равнодушие к его бедам, я ответила бы ему чёрной неблагодарностью…
Я ещё раз взглянула на устроившегося на корточках Рэдлина, и меня поразила ещё одна мысль – если бы в наш дом в Рэймете пришёл не Лемейр со своей стаей, а такие воины, как Рэдлин или Антар, всё могло бы сложиться по-другому. Они, без сомнений, ранили бы встретившего их с оружием в руках Мику, но никогда бы не стали издеваться над ним или глумиться над матерью и сестрой…
Я глубоко вздохнула, отгоняя ненужные сейчас мысли, – у меня ещё будет много времени, чтобы поразмыслить об этом… Если, конечно, нам с Рэдлином удастся пережить сегодняшнюю ночь, а для этого нам нужны будут все силы – как телесные, так и душевные!..
– Передвинься ближе ко входу – мне нужно чуть больше света, – попросила я Рэдлина и принялась за работу…
Солнце село как раз тогда, когда я заканчивала перевязку, и в кромлехе сразу же стало темно. «Карающий», одевшись уже на ощупь, устроился около входа и устало произнёс:
– Присаживайтесь рядом, госпожа. Так теплее будет.
Я ощутила царящий внутри кромлеха холод ещё тогда, когда снимала с себя сорочку, а потому не стала возражать. Гордо мёрзнуть в углу было бы нелепо и глупо. Я перебралась поближе к «карающему», и он, почувствовав, что я рядом, накрыл меня своим плащом:
– Поговорим, что ли. Спать здесь всё равно нельзя…
Стараясь сберечь тепло, я подтянула ноги к груди и обхватила руками колени.
– Вряд ли у меня получится уснуть. Разбойники ведь скоро догадаются, где нас искать.
Рэдлин ответил мне тихим хмыканьем:
– Возможно, что уже догадались, но выцарапать нас отсюда не так-то просто. Вход здесь охранять легче лёгкого.
– Думаю, что они и сами это понимают… – Я запнулась, пытаясь поймать тревожащую меня мысль, а потом тихо произнесла: – Скорее всего, они попытаются удушить нас дымом. Разожгут у входа костёр.
– Я надеюсь, что подмога поспеет сюда раньше, чем лесная братия начнёт с огнём баловать. – Рука Рэдлина успокаивающе коснулась моего плеча. – Наш глава – не дурак. Он должен догадаться, где нас следует искать, тем более что из-за этого кромлеха у нас совсем недавно целая история вышла.
«Карающий» ненадолго умолк, но, поняв, что я готова его выслушать, принялся за свой рассказ.
– Десятник наш, Вэрдлик, был жестоким командиром, склочным человеком и страстным охотником. Настолько страстным, что даже угнездившиеся в окрестностях разбойники его не останавливали. Не реже чем раз в три дня он уходил в лес – всегда в одиночку, и удача была ему неизменным спутником. Вэрдлик никогда не возвращался на заставу с пустыми руками, а его охотничьи тропы ни разу не пересекались с разбойничьими.
Главе такие отлучки десятника были не по вкусу, так же как и сам Вэрдлик, но старший наш рассудил, что пусть лучше десятник спускает накопившуюся желчь на охоте, а не выплёскивает её на подчинённых. Ну, а ежели рано или поздно вылазки Вэрдлика не закончатся добром, то винить в этом десятнику будет некого, кроме себя самого. Так оно и вышло. Только конец и охотам, и службе Вэрдлика положила не разбойничья стрела, а вот этот самый кромлех.
Месяц назад десятник, погнавшись за добычей, заплутал и не успел вернуться на заставу до сумерек, а тут еще над лесом
