посмевших забыть о том, что они – лишь пыль у ног своего Владыки. Их же земли можно будет раздать более достойным людям…
Олдер же, в свою очередь, думал о другом: когда лекарь сделал своё дело и Остену разрешено было покинуть подземное убежище, он, увидев в полумраке коридора очередных «доблестных», окончательно убедился в том, о чем уже и так догадывался. Произошедшее в зале, что бы там ни думали захваченные круговертью боя соперники, случилось согласно воле князя. И он сам, и заговорщики были всего лишь марионетками, которых Арвиген столкнул лицом к лицу и всласть подергал за ниточки… Маленькая княжеская прихоть…
При мыслях об этом во рту у Олдера стало кисло, и он едва заметно покачал головой: нет уж, судьба Остенов – служить Мечнику и добывать победы на ратном поле, а бои для развлечения Владыки пусть устраивают другие, стремящиеся получить расположение Арвигена любой ценой…
Это было верное решение, но, принимая его, молодой тысячник еще не знал, что старый князь уже вплел его судьбу в свою сеть интриг и столкновений и вырваться из этих тенет будет почти невозможно…
О произошедшем в подземном зале противостоянии Олдер не рассказал ни Дорину, ни Антару, несмотря на то, что именно Чующему довелось менять перевязку на ране своего главы. Тем не менее совсем скоро о благоволении князя к молодому тысячнику знали как в казармах «карающих», так и в домах милестской знати.
Хотя кривоплечий Остен был редким гостем в княжеской твердыне, а на больших праздниках предпочитал оставаться в тени, Арвиген часто хвалил его за глаза и ставил в пример другим военачальникам.
Завистники, гадая о причинах княжеской милости, скрипели зубами; Дорин как глава Остенов просчитывал, какую выгоду будет иметь древний род от создавшегося положения, сам Олдер жил так, точно ничего особенного вокруг него и не происходило, зато Ири вовсю пользовалась доставшимся на ее долю вниманием.
Хотя Остен не жаловал шумные сборища, жене он позволял развлекаться так, как она сама того пожелает. Благо подходящее для нее сопровождение не было проблемой – жена Дорина тоже любила блеск и пестроту милестских празднеств, в которых чувствовала себя как рыба в воде.
Ириалане же просто льстили устремленные на нее взгляды – теперь она была не просто одной из красивейших женщин Амэна, а супругой обласканного Владыкой военачальника. Те подруги, что поначалу лишь подсмеивались над ставшей женою простого сотника Ири, теперь сами завидовали ей. Что же до мужского внимания, то у Ириаланы этого добра было даже больше, чем прежде. Вельможи и царедворцы сами искали с нею знакомства, расточали молодой женщине бесчисленные комплименты и развлекали беседами в надежде, что окажутся приглашенными в дом Остена…
Впрочем, наслаждаясь сладкими речами, Ири никогда не давала мужчинам зайти в своих восхвалениях слишком далеко или позволить себе какую-либо двусмысленность. Кривые ухмылки и шепотки не должны были портить тех редких мгновений, когда она, опираясь на руку мужа, ступала по мозаичным полам княжеской твердыни или посещала милестские храмы… Тем более что совместные выходы супругов и так были несколько подпорчены крошечной ложкой дегтя.
Если Ири стремилась быть центром внимания, то Олдер неизменно уходил в тень, а еще он, когда какой-либо царедворец начинал слишком уж докучать ему разговорами, начинал строить из себя тупого и неотесанного вояку, который книг в глаза не видел.
Возмущенная такой игрою мужа Ири то и дело осторожно дергала его за рукав, а то и вовсе сердито хмурилась, но Остен все равно доводил свое представление до конца… А потом задабривал обиженную супругу новым браслетом или кольцом…
К этому времени между четою Остенов установились на диво ровные отношения: с появлением Дари Ириалана позабыла о своих страхах оказаться покинутой, Олдер же относился к их браку с чуть заметной иронией, которая, впрочем, больше относилась к нему самому, чем к Ири.
Теперь самому Остену было трудно поверить, что он не так давно тянулся к Ириалане, точно малый ребенок – к блестящей, изукрашенной мишурою игрушке, а ограниченность в суждениях и узколобость невесты принимал за девичью стеснительность… Как можно было так ошибиться?
Впрочем, ответ Олдер знал и так – он просто смотрел не туда…
Душевное одиночество тысячника сглаживали дети, в которых Остен нашел для себя настоящую отраду, и по-прежнему жаркие ночи на супружеском ложе. После рождения дочери Ири не только не утратила тяги к любовным играм, но даже стала более отзывчивой на ласки мужа, да и сама не обделяла его ответной нежностью…
В такие минуты между Олдером и Ириаланой не было ни недомолвок, ни стеснения – их единение было полным и глубоким, но когда волна страсти сходила на нет, все возвращалось на круги своя. В кровати вновь оказывались два чуждых друг другу по душе и
