пустое место. Как-то Шиалистан отважился спросить, почему так, а в ответ получил: «Я вижу мертвецов, господин, всегда только мертвые лица и глазницы, полные червей». После такого ответа регент перестал снисходительно посмеиваться, когда кто-то из придворных шутил, мол, Живии взял злой дух. Кто знает, что творится в ее голове и душе?
– Мальчишку, серого и худого. Может быть, одет оборванцем. С ним будет толстяк, вероятно – дасириец. Хотя насчет второго нет уверенности. И с этими двумя – человек, служитель Хаоса. Скорее всего, его переоденут, чтобы не привлекать лишних взглядов, но на лице должен быть ожог, будто от раскаленной пятерни. Смотри в оба. Служителя нужно найти любыми способами. Сегодня до заката он должен быть у меня. Сможешь?
Шиалистан выразительно посмотрел на Черную деву. Живии, храня умиротворение, лишь утвердительно кивнула.
«Неужели она никогда не обижается?» – подумал регент, переведя взгляд на старика, который продолжал шуршать страницами фолианта. Гиршет старательно делал вид, что не слышит разговора, но то и дело чуть поворачивал голову в их сторону.
– Могу я идти, господин? – спросила женщина, как только в их разговоре повисла пауза.
– Ступай. И вот еще что… Если кто-то вдруг станет противиться или, и того хуже, пытаться грозить оружием… Словом, я не слишком расстроюсь, если один или двое, или даже все отойдут в лапы харстам. Но! – Шиалистан поднял палец. – Это крайняя мера, Живии.
– Я поняла, господин.
Черная дева покинула его покои.
– Так вернемся же к нашим баранам, хронолог. – Регент поднялся, обошел стол и взял с серебряного подноса клинышек сыра, весь в зеленых прожилках плесени. «Мраморная голова» – так называли этот сорт в Рхеле, откуда сыр доставляли специально к столу Шиалистана. Дасирийцы переняли секреты у соседей, но даже самые искусные мастера-сыроделы не могли создать именно тот неповторимый сладко-терпкий привкус, которым прославился «мраморный» сыр рхельцев.
Шиалистан с наслаждением откусил кусочек, дождался, пока рот наполнится знакомым вкусом.
Гиршет откашлялся, отложил в сторону увеличительное стекло и оставил книгу раскрытой на развороте с нарисованным раскидистым древом клена в самом центре. Клен издавна был символом Гирама Великого, все его потомки носили в своем гербе кленовый лист: золотой на белом поле. Только по прихоти безумного Тирпалиаса поверх листа нарисовали еще и два скрещенных клинка.
– Твой брат по матушке, господин, светлый умом, но почивший раньше срока император Нимлис был единственным наследником своего отца.
– Он не был светлый умом, он был полудурком, хронолог. Уж при мне-то не лукавь, ради Троих. – Шиалистан снова откусил от сырного клина и запил вином, прохаживаясь вдоль стола. – Давай-ка называть вещи своими именами. Мне казалось, между нами не может быть недомолвок.
– Как прикажешь, господин. – Хронолог покорно склонил седую голову.
– Продолжай.
– Дети твоего брата, принц Сатар Третий и его сестра Нинэвель – последние наследники крови Гирама в этой ветке. Но есть и другие, которые могут претендовать на престол по праву крови. Правильно я понимаю, что тебя интересуют все наследники на трон Дасирийской империи, господин?
– Правильно, – небрежно бросил Шиалистан. Он снова занял место во главе стола и вальяжно облокотился на спинку стула, покрытую шкурой тигра.
– Тогда, с твоего разрешения, я продолжу. – Старик припал глазом к увеличительному стеклу, пристально разглядывая правую страницу разворота, так, будто выискивал там крошечного жука. Его палец следовал нарисованной короткой ветке. – У Гирама были близнецы от его второй жены: Сарико и Алигасей.
– Это те старики, что заправляют в Храме всех богов? – Регент улыбнулся. – Сколько им уж минуло? Сто десять лет обоим, не меньше? Того и гляди, оба душу харстам отдадут. И, насколько мне известно, много-много лет назад эти двое отреклись от права на престол в пользу Ашура.
– Все так, господин, – подтвердил Гиршет. – Но вы желали знать обо всех наследниках, и я…
– Продолжай, – перебил Шиалистан. Несмотря на то что положение его было шатким и приходилось ждать удара отовсюду, регент не брал в расчет этих двух едва живых стариков-служителей. Они, вне всякого сомнения, были значимыми личностями, и слово Верховных служителей Храма подчас было равнозначно слову императора, но в начавшейся шахматной партии эти фигуры уже давным-давно вышли из игры.
