Она обнимала несчастного, будто желала согреть, но раззявленная пасть намекала на совсем иные намерения. Мгновение – и пасть растянулась, острые зубы выдвинулись наружу и буквально заглотили лицо северянина.
Еще одно создание стремительно спикировало вниз, выбрав себе другую жертву. Третий летун, судя по всему, продолжал кружиться под потолком, будто никак не мог решить, какая из оставшихся двуногих добыч выглядит аппетитнее. Либо служил своеобразным прикрытием атаки, так как кормящиеся твари перестали издавать убийственные звуки.
Единственный, кто устоял на ногах, оказался иджалец. Одурманенный хасисом, которую часто давали тяжелораненым воинам, чтобы те могли забыться в царстве грез, Банрут пристально следил за летающей тварью. Казалось, они ведут безмолвный поединок.
Миара разразилась беззвучным криком боли. Она потянулась к врачевателю, почти не веря, что он ее заметит. Так и случилось – Банрут, словно одержимый, смотрел лишь на летуна и почему-то счастливо улыбался.
Неожиданно все звуки умолкли. Мир успокоился. Миара сперва подумала, что ее слух не выдержал пытки, и она попросту оглохла. Но нет, в нависшей тишине, такой же болезненной, как и визг летунов, раздавались отголоски слов – свистящий шепот, протяжный и одновременно прерывистый. Миара видела, как шевелятся пересохшие неестественно бледные губы Банрута. Как дрожит иджалец, как напряжено его лицо, с которого без следа смело недавнюю улыбку.
Тени взвились под потолок, их перепачканные кровью рты раскрывались в беззвучном крике.
Таремка поднялась, покачиваясь на слабых ногах. Поднимались и северяне – потряхивали головами, пошатывались, но сразу тянулись к оружию. Вряд ли кто-то понимал причину навалившейся тишины, но медлить и давать противнику шанс переждать ее не собирался никто. Под потолок полетело все, что могло стать метательным оружием. Нетвердые руки не всегда задавали импровизированным снарядам верное направление, но количество решало проблему качества. Свою лепту в обстрел внесла и Миара. Подхватив с полу поруразбитую крынку, что было сил метнула ее в пролетающую над головой тварь. Летун бросился в сторону, уходя от удара, но лишь усугубил свою судьбу, поймав грудной клеткой добрый боевой топор. Дернувшись, создание рухнуло на землю, где тут же было пригвождено парой острог. Вязкая желтая кровь окрасила наконечники. Летун еще раз дернулся, затем вмиг скукожился, усох, точно свернулся внутрь себя, и затих.
Миара почувствовала небольшое облегчение. Похоже, нападавшими были тароны – создания ночи, пожиратели плоти и ловкие притворщики. Этих тварей давно считали вымершими, но, как оказалось, они преспокойно существовали и по сию пору, да и выглядели весьма упитанными. Больше всего тароны любили полакомиться содержимым человеческих голов, но оставляли лакомство напоследок, сперва насыщаясь свежей кровью и мясом. Те, что поджидали в пещере, целились в лицо, ближе к любимому лакомству, а значит, были не голодны. Размышления о том, кем летуны питались все это время в безлюдной и старательно обходимой местными горе, Миара оставила на потом. Выхватив саблю, она бросилась на помощь Дорфу, который пытался прикончить еще одного раненого летуна, но тварь активно сопротивлялась, бросалась на него, норовя повалить на спину. Вдвоем они быстро справились, порубив гада в капусту.
Северянин что-то выкрикнул, но ни звука не сорвалось с его губ.
И только Банрут стоял там же, где стоял. Он словно окаменел, и лишь изредка подрагивающие кончики губ выдавали в нем жизнь.
Последний тарон, сильно раненный в одно крыло, заложил крутой вираж, а затем на скорости врезался во врачевателя. Тот только руками взмахнул. Оба покатились по земле.
Звуки вернулись в мир всесметающей бурей: стенания раненых, вопли ярости, звон оружия и, что самое поганое, вновь родившийся визг.
Миара до крови закусила губу. Нет! Только не сейчас! По рукам и ногам прошла болезненная судорога, пальцы разжались сами собой – сабля вывалилась.
Тарон накрыл собой Банрута так плотно, что скрыл его под собой. Как сквозь сон, Миара шагнула к слившимся воедино телам хищника и человека. Она чувствовала, как по лицу струится кровь, как собирается на подбородке и капает. Нет – льется ручьем. Но все равно шла.
Она уже почти ничего не видела – одно лишь яркое пятно горящего на стене факела. Шла к нему, тянулась, будто мотылек, ища спасение… или гибель.
Жар обдал ее руки, на мгновение прояснил разум. Миара зашипела, рванула факел со стены и с отчаянием кошки, защищающей собственного детеныша, бросилась на тарона. Тот моментально развернулся, поджал крылья и, будто густая тень, шарахнулся в сторону, ища убежища от жгучего пламени. Таремка улучила всего один миг, чтобы ткнуть факелом тварь прямо в пасть. Визг исчез, захлебнувшись в протяжном вое. Но в нем уже не было прежней силы, отнимающей разум. Не осталось сил и у
