успешность ставится под сомнение. Медсестра может попросить о чем угодно и когда угодно, и тогда придется держаться данного слова вне зависимости от обстоятельств. Игра в прятки с Виолой ему казалось опаснее, чем все то, с чем прежде сталкивался в «Совенке», поскольку она до сих пор оставалось единственным человеком в лагере, которого он до конца не понимал.
Вздохнув, Эдвард решил по совету медсестры отправиться к вожатой, чтобы получить очередную порцию нравоучений о порядочности и правилах поведении настоящего пионера. Так что, сунув руки в карманы и быстро загрузившись невеселыми размышлениями об услышанных словах гибрида. Лагерь же, словно не замечая плохого настроения одного из своих пионеров, жил полной жизнью, счастливые и веселые дети в бело-синей форме, бегали и смеялись, радуясь яркому солнечному дню и вполне уверенные в своем будущем. Странно вообще воспринимать их всех всего лишь как отпечатки настоящих личностей, которые уже давно прошли этот этап и теперь вообще вряд ли вспоминают эту летнюю смену в лагере, живя своей жизнью. А эти несколько недель, вырванные из общего четырехмерного пространства повторяются снова и снова, закручиваясь в бесконечности цикла, где все действия могут измениться лишь из-за одного попавшего извне раздражителя, вроде того же Пионера или самого Эдварда, который, как оказывается, здесь оказался не случайно. Копии, копии и копии…
- Эд! – он услышал знакомый голос и, обернувшись, увидел торопившуюся к нему Славю, – Ты здесь! А на линейке не был, я снова волноваться начала… – одновременно с улыбкой и с легким раздражением, как при разговоре с провинившимся ребенком, вроде и любимым, но сейчас нашалившего и которому следует сделать выговор, – Ты же знаешь, что без серьезных причин линейки пропускать нельзя!
Эдвард, наклонив голову вправо, несколько секунд ее внимательно рассматривал, пока Славя, учащенно дыша после короткой пробежки, в своей извечно безупречно заправленной форме, встала перед ним, а потом обнял ее двумя руками, крепко прижав к себе. Девушка только испуганно охнула, но не успела даже руки выставить, чтобы изобразить хоть какое-то сопротивление.
- Живая, – прошептал Эдвард, прижимая ее к груди и гладя по мягким светлым волосам, почти не обращая внимания на негодующее бурчание девушки, явно порывавшейся вырваться из его объятий, – Настоящая… Слишком жестоко… Даже я на такое не способен… – несколько секунд помешательства, когда клокочущие в душе темные эмоции, требовавшие выхода, все-таки вырвались наружу в этом неожиданном порыве нежности к девочке, даже не понимающей, что все они всего лишь декорации в дешевой опереточной постановке, пусть даже настолько реальной, что даже Эдвард не мог отличить где заканчивалось настоящее и начиналось воображение. У них реальные души, реальные тела, обнуляемые в тот момент, когда цикл заканчивается, после чего снова все начинающие с чистого листа. Пленники, которым не суждено вырываться и даже не понимающие, насколько трагично все их действительное положение. Не было ненависти, как у Пионера, или того понимания, как у той странной девочки-гибрида. Жалость, вот что он чувствовал по отношению к ним, и сейчас, прижимая к себе возмущающуюся Славю, просто пытался не заплакать.
На самом деле, очень тяжело жить, когда у тебя есть душа. Эмоции, что она рождает, становятся порой более тяжким грузом, чем логическое осознание всех тех грехов, что совершаешь. Он убивал миллионы и обращал в пепел целые города, не чувствуя раскаяния и сожаления за совершенное. И не мог без слез смотреть на наивную девушку, которой суждено совершать цикл за циклом в надежде, что в какой-то момент один из попаданцев все-таки найдет способ его разорвать и, выбрав именно ее, уведет из этого бесконечного лагеря.
- Да что с тобой не так? – слегка обиженно фыркнула Славя, когда все-таки ее отпустил, покрасневшая и не знавшая, куда деть глаза, – Мы же с тобой вроде все решили… Зачем ты снова так себя ведешь?
- Прости, – Эдвард покачал головой, пытаясь выбросить из головы то хаотическое безумие мыслей, что творилось внутри, – Утро неприятное выдалось… Хотя, зачем оправдываться, если виноват. Моя ошибка, признаю, больше подобное не повторится… – он снова покачал головой, но заметил, как Славя чуть загрустила. Сердцу действительно нелегко приказать, и если даже Эдварду с таким трудом удается подавлять в себе эти неожиданные эмоции, какие в нем проявляются спонтанно, то сложно даже представить, что может происходить в этой нежной душе, никогда не грубевшей от кошмаров гражданских войн и атомных бомбардировок.
- Да нет, не виноват, – улыбнулась Славя, – я только не понимаю, что с тобой происходит… Может, у тебя что-то случилось?
Эдвард даже на секунду улыбнулся, представив, что будет, если сейчас расскажет, что же у него случилось на самом деле, начиная с того самого момента, как открыл глаза в салоне автобуса. В лучшем случае, она посчитает его психом и предложит отвести его в медпункт и проверить на перегрев и галлюцинации. То, что с ним случилось, в действительности не должно касаться этих девочек, так что лучше им не знать, что здесь происходит на самом деле. Как говорил какой-то священник, прежде чем Эдвард сжег его вместе с его храмом – «незнание есть лучшая из благодетелей».
- Все нормально, – кивнул в ответ девушке и улыбнулся, – факт в том, что сейчас идти к Ольге Дмитриевной и получать от
