только разорванные на части куски корпусов после взрыва реакторов или боеукладки. Только не это больше всего привлекало внимание, к разбитой армейской технике он привык настолько, что уже ее почерневшие остовы казалась ему привычной частью пейзажа. Дальше стояли сгоревшие или расстрелянные колонны грузовиков и транспортов, вокруг которых все было завалено телами гражданских. Их было так много, что некуда и ногу поставить, чтобы под подошву не попало чье-нибудь лицо или конечность. Все выглядело так, словно они выбегали из подбитых транспортов, тут же попадая под перекрестный огонь, рвавший их на куски. Еще один эвакуационный конвой, перехваченный осаждающими войсками и полностью уничтоженный.
Эдвард только усмехнулся, ступая между трупами, не понимая, почему только теперь эти глупцы пытались выбраться, когда прошли уже все сроки.
- Господин, – у одного из таких же разбитых пассажирских транспортников они обнаружили группу солдат из штурмового отряда, – Мы ждали вас.
- Чем обязан, лейтенант? – поинтересовался Эдвард, проходя с ним к разбитому корпусу пятиосной машины, – Что вы обнаружили?
- Командование обороны города, господин, пытались его покинуть, прикрываясь гражданскими. Наверное, рассчитывали, что мы пропустим конвой… Они здесь, господин, – офицер указал на нескольких пленников со связанными руками, поставленных на колени и смирно ожидавших своей участи под прицелом импульсных винтовок.
- Можете пока передохнуть, лейтенант, – кивнул Эдвард, – Если вы понадобитесь, то вызову вас, – лейтенант поклонился и отступил в сторону, оставив своего барона, который уже обратился к пленникам, – Кто из вас старший?
- Я, – голову поднял уже седой офицер с аккуратной бородкой, – Маршал Митрие, командующий городскими силами обороны.
- Барон Эдвард Тристанский…
- Я знаю ваше имя, – кивнул маршал, – Хотя никогда не думал, что такой человек, как вы, может называться дворянином.
- Простите? – Эдвард усмехнулся, – но почему вы так решили?
- Вы истребляете мирное население! Расстреливаете конвои с беженцами! Как вас после этого еще можно называть? – прохрипел пленник, плюясь словами, – Вы не дворянин, вы убийца! Мясник! Сто миллионов гражданских! И вы даже не даете шансов никому из них выбраться отсюда… – продолжать свою тираду пленник уже не смог, поскольку у него на шее сошлись пальцы перчатки экзоскелета, крепко сжав и не давая произнести больше ни слова.
- Не вам меня обвинять, – холодным тоном сказал Эдвард, – У вас было сто часов на эвакуацию. Сто часов мои войска ждали, пока вы выведете людей из зоны боев, но вместо этого вы решили ограничиться обустройством убежищ и укреплением оборонительных рубежей. Вы решили, что сможете дать нам отпор, и сейчас отвечаете за это! Сто миллионов жизней именно вы обрекли на смерть!
- Это наш дом! – прохрипел вражеский командующий, – И мы защищали его!
- И вы умрете на его развалинах, – пообещал тристанский барон, на этом посчитав разговор законченным. Повернувшись к своим солдатам, кивнул головой, – убейте их.
Эдвард снова проснулся раньше подъема, открыв глаза и уткнувшись взглядом в деревянный потолок над собой. Кажется, он уже успел запомнить каждую трещинку и каждый изгиб древесного узора, покрывавшего сбитые доски, и сможет их даже перерисовать, если в подобном вдруг возникнет какая-то надобность. Наверное, этого ему тоже будет не хватать. Конечно, здесь не роскошные кровати с шелковым бельем, и при пробуждении его не встречают сервисные дроны, вычистившие за ночь его мундир, простота повседневной жизни лагеря ему больше напоминала фронт, хотя и там у него всегда было несколько единиц автоматизированной прислуги.
Почему он задумывается о подобных мелочах? Проявление страха перед тем, что сегодня последний день в «Совенке», а дальнейшее будущее слишком смутно, чтобы на него ориентироваться? Или же это уже слабая надежда, что все-таки все снова вернется на круги своя? Здесь он не мог жить одной только логикой, просто не получалось, а потемки человеческой души были загадкой для многих поколений ученых и философов, до сих пор не разгадавших всех ее тайн.
Потянувшись, Эдвард поднялся с кровати и быстро оделся, стараясь не обращать внимания на кровать вожатой, где одеяло снова сползло гораздо ниже дозволенного. Интересно даже, она каждую смену кого-то к себе подселяет, либо же подобное исключение было сделано только для него?
«Совенок» еще только готовился к пробуждению, сейчас, под косыми лучами только восходящего из-за горизонта солнца,
