Мы переглянулись и захохотали.
– А кто вам будет помогать? – спросил император. – Вы же еще работаете в академии.
– Вот этот милый человек и будет, – кивнула я на коленопреклоненного распорядителя.
– Я намерен его наказать, – нахмурился Фредерик.
– Я тоже, – широко улыбнулась. – Поэтому будет логично, если он поступит в мое распоряжение.
– Вы правда считаете, что это достойная замена каторги?
– По крайней мере, этот человек искренен, и я знаю, чего от него ждать, – пожала я плечами. – А там посмотрим.
– Только я хочу предупредить господина Хорма относительно его искренности… – сказал император так, что даже у меня прошлось морозом по коже.
– Простите, ваше величество, – проговорил управляющий.
– Ужинать? – спросила я.
– Давайте, – согласился Фредерик.
Я распорядилась, чтобы накрыли стол в малой столовой. Возражений от любителя строить императорских фавориток не последовало. Старик рванул из моей гостиной, как резвый молодой сайгак.
Мы же с императором чинно расселись по креслам – и принялись ждать, когда нас позовут.
– Вероника, только одно замечание, – обратился ко мне Фредерик. – Если с вами еще раз посмеют говорить в таком тоне, то пойдут и позорные отставки, и ссылки, и – для особо непонятливых – рудники. И я не желаю, чтобы вы хоть как-то кого-то защищали передо мной в этом вопросе.
Я задумалась. Потом спросила:
– Слушайте, а у вас в империи нет такого понятия, как общественно полезная работа? Суток на пятнадцать.
– Как для кадетов Военной академии?
– Если уж на наследного принца и его свиту благотворно влияет покраска казарм и уборка отхожих мест, то почему бы не предоставить такую возможность и дворцовой прислуге? При необходимости.
– Миледи… Я в восторге.
– А еще – в качестве особого наказания – назначать на работы прилюдно. И наряжать в какие-нибудь яркие комбинезоны. Оранжевые, скажем.
– Хороший способ избавиться от старого распорядителя и прочих имперцев, кто с тоской вспоминает правление моего батюшки, – хмыкнул Фредерик.
– Почему избавиться? – удивилась я. – По-моему, хорошая альтернатива, когда и наказать надо, а на рудники ссылать пока вроде и не за что. Или не хочется.
– Потому что этих ревнителей приличий удар хватит. Ровно на том моменте, когда на них комбинезон прилюдно надевать будут.
Я замолчала. Как-то не подумала, что такое унижение для жителей империи, особенно для той ее части, что ценили статус больше всего на свете, будет равняться смертному приговору.
– Что вы опечалились? Неужели переживаете за жизнь и здоровье всяких высокомерных дураков?
– Я не люблю жестокости.
– Это империя, миледи Вероника, – пожал он плечами. – И я – император. Но можете мне поверить, я тоже не люблю жестокости. Но…
Фредерик покачал головой.
– Мой батюшка, император Максимилиан, был великий человек. И для него единственным мерилом всего было величие империи Тигвердов. Окружающие его люди оценивались лишь с точки зрения полезности или бесполезности для его грандиозных планов. Он желал – ни много ни мало – вернуть империи ее исконные земли. То, что эти земли очень и очень давно отошли соседним государствам и особой необходимости в них не было… его интересовало мало. То, что постоянные локальные войны и грызня с соседями поставили империю на грань экономической катастрофы… Это тоже не повод отказываться от великих планов. К тому же наша армия действительно не знает поражений – это факт.
Фредерик поднялся, обошел мою гостиную.
– Но он был велик. Вот только наследник его все время разочаровывал. И историей любви с наследницей обедневшего рода Рэ. И рождением внебрачного сына. И признанием сына.
– А ваша матушка?
