Элизабет приблизилась к «горничной», воинственно выставив вперед канделябр.
— Если ты не отведешь меня к ней, я спалю тебя!
Она толкнула подсвечник вперед, прямо в лицо попятившейся служанке.
— Я ждать не привыкла. Веди, немедленно!
Страх за Амадею вытеснил все другие мысли. О мужьях и их вероятном обмане она старалась не думать, потому что стоило ей вспомнить, как сердце начинало болезненно ныть и на глаза наворачивались слезы. Не сейчас! Вот когда выберется из этой западни, тогда и подумает. Но только не сейчас!
Дверь вывела их в темный узкий каменный тоннель с шершавыми мокрыми стенами. Со всех сторон слышались шорохи, скрип, шелест невидимых крыльев. Несколько раз Элиза замечала мелькающие тени. Стоило повернуть голову, как они исчезали, однако ощущение недобрых жадных взглядов преследовало ее до железной лестницы, ведущей к люку в потолке.
«Они меня не тронут. Не посмеют. Свет пугает их. Это все сон, дурной сон, он скоро закончится».
— Открывай!
Амадея лежала у стены, свернувшись в калачик, и, казалось, не дышала. Ее великолепные волосы сбились в колтун, рубашка была разорвана, руки покрывали синяки, из раны на запястье натекла небольшая лужица крови.
— Мясссо, — прошипела, облизываясь, «горничная».
Ее глаза затянули бельма, пальцы скрючились, изо рта текла слюна, она встала на четвереньки и поползла к Амадее.
— Сдохни, тварь! — закричала Элиза, с силой опуская железный канделябр на голову обезумевшей от запаха крови зомби.
Свечи вылетели из подсвечника, поджигая лохмотья, но существо, уже совершенно не похожее на человека, словно не замечало, что горит. Оно взвизгнуло, но не остановилось, а Элиза била и била, крича и плача, но только когда затылок превратился в гнилое кровавое месиво, зомби затихла. Запах горящей плоти смешался с запахом крови и разложения. Элизабет согнулась, и ее вырвало желчью.
«Не время, не время раскисать», — командовала она себе, оттягивая Амадею к окну, подальше от догорающего тела.
— Амадея! Графиня Сорес! Очнись!
Амадея открыла глаза.
— Я здесь. Просто двигаться не могу, — тихо прошептала она. — Она пришла сразу, как только ты ушла. Я ничего не могла сделать. Ничего. Она пила мою кровь. Сказала, что придет еще, когда сядет солнце. Сказала, что сделает меня своей рабыней. А потом отдаст низшим, таким, как та, что ты сожгла. На мясо.
— Кто она?
Элизабет оторвала от нижней юбки длинную полосу и перевязала графине руку.
— Вампирша. Сказала, что теперь, когда вернулся их предводитель, они завоюют мир.
— Шиш им, а не мир! Три, пятнадцать, два! Шеол их на кол посадит!
Элизабет села на пол и положила голову Амадеи на колени.
— Мы сбежим. Разобьем окно, сожжем ставни и сбежим. Ты только встань.
— Ты не бросила меня, — прошептала Амадея и прикрыла глаза.
Элизабет вспомнила, как она с легкостью предложила служанке кормить Лестара, и почувствовала такой стыд, что выть захотелось. За все приходится расплачиваться. За эгоизм, глупость, себялюбие. Только бы выбраться! И только бы мужья не попали в ловушку!
Она помогла Амадее встать, и они с трудом подтащили единственный диван к люку. Будет сюрприз для того, кто попытается проникнуть в помещение.
Со звоном разлетелось оконное стекло, и Элизабет прильнула к тонкой щели в ставнях. Степь, вдали горы. Солнце садится. Она размахнулась и ударила канделябром по ставням, толстые доски затрещали, но выдержали. Элиза продолжала до тех пор, пока поднимались руки. Ей удалось расплющить дерево в одном месте, именно туда она и поднесла чудом не погасшую свечу, моля Богиню, чтобы пламя взялось.
— Подожги шторы.
Амадея сидела у стены. Глаза ее нервно блестели, на лбу выступила испарина, выглядела графиня очень нездорово, но настроена была решительно. Элиза согласно кивнула, сдернула со стены ткань и уложила ее на подоконник. Горело очень хорошо, а дымило еще лучше, их спасло то, что помещение было огромным, и дым поднимался под потолок. Когда ставни изрядно обуглились и истончились, Элизабет удалось выбить доски, и они наконец смогли выбраться на улицу. Обе кашляли, глаза покраснели и слезились,
