Слова давались ему с трудом, словно их приходилось выдирать щипцами.
– Мокруху на меня вешают. Девки какой-то малолетней. Якобы когда в хату к одному мажору залезли, под руку попалась.
Ходжа поскреб затылок.
– Н-да? А я другое слышал.
Зажим искоса посмотрел на собеседника, но тот не торопился продолжать.
– И? – наконец не выдержал Зажим.
Ходжа загадочно усмехнулся, и зэк неожиданно вцепился ему в воротник мятой рубашки:
– Говори.
– Зажим, я…
– Говори, трепло! Или прямо здесь шею тебе сломаю, – процедил зэк. – И никто не успеет даже икнуть. Мне уже плевать, кроме своих штанов, терять нечего!
– Пусти! Пусти, Зажим! Я скажу!
Крепкие узловатые пальцы Зажима неохотно разжались.
Ходжа потер шею, опасливо отодвинувшись в сторону от вспылившего уголовника.
– Прошел слух, что к твоей мокрухе еще «лохматый сейф»[3] могут прилепить, – осторожно произнес он, стараясь не встречаться глазами с Зажимом.
– Это все порожняк, – угрюмо проговорил он, сжимая пальцы в увесистые кулаки. – Понял? Не докажут они!
– Да я ничего и не говорю, – поспешил согласиться Ходжа. – Это ж слухи, Зажим. Мало ли кто языком мелет.
Заметив, что к их разговору внимательно прислушивается рыхлый зэк в очках, он прикрикнул:
– Че локаторы выставил, чмошник?! Заняться больше нечем?
Сава отпрянул, словно увидел змею.
– Это все порожняк, – с ожесточенным упрямством повторил Зажим. – Порожняк и фуфло.
Ходжа с беспокойством обратил внимание на дергающееся веко осужденного – нехороший признак. Он уже начал жалеть, что вообще поднял столь щекотливую тему. Ну, накопали что-то еще на Зажима, ему-то какое дело?! Своих проблем мало? Ему тоже, кстати, светит нехилый срок – в прошлом месяце вертухаи его с «герычем» взяли, которым он даже вмазаться-то толком и не успел…
– С такой картинкой[4] я не вернусь в зону, – неожиданно сказал Зажим. Скрипнув зубами, продолжил: – Экзамен дерьмо. Мне все равно вкатают лишний срок, им бы только палку срубить. Как бы я себя не обелял. А как только «воронок» нас обратно на зону доставит, меня наши тут же опустят, а потом пропуск на небеса выпишут. Сечешь, Ходжа? Никто на мои прошлые заслуги не посмотрит.
– Тебе грамотный врач[5] нужен, – посоветовал Ходжа. Подняв голову, он уставился на стальной люк, расположенный на крыше.
«Если бы можно было вылезти через него на волю», – мелькнула у зэка шальная мысль.
– Врач? – услышал он пренебрежительный голос Зажима. – А чем башлять за его труды? Я похож на богатея?
– Не похож, – отозвался Ходжа, продолжая взирать на люк. – А так… Он тебе всякие умные бумажки бы накалякал и весь этот гребаный суд завалил бы ими… дело бы заволокитили…
Неожиданно Сава, сидящий смирно и тихо как мышь, вздрогнул, словно осененный какой-то догадкой.
– Бумажки, – заторможенно повторил он.
Ходжа и Зажим одновременно посмотрели на него, во взглядах сквозило неприкрытое отвращение, словно перед ними была раздавленная крыса.
– Че тебе все надо, баклан? – спросил Ходжа. – Вечно суешься не в свое дело.
Ничего не ответив, Сава кряхтя согнул свою толстую ногу. Когда его ботинок оказался на краешке скамьи, он сунул руку в отворот брючины и извлек из складки материи наружу крохотный бумажный квадратик.
– Письмо тебе, Зажим, – сказал Сава, выдавив вымученную улыбку. – Рома Печорский просил передать. А я, старый дурак, забыл. Памяти совсем не осталось.
– Мать моя в кедах, – пробормотал Ходжа, глядя на аккуратно сложенное послание, так странно белевшее в чумазой ладони зэка. – Малява[6] от Ромы?! Сава, тебе, видать, совсем жить надоело?! Мешок с дерьмом! Где ты раньше был, валенок?!!
– Ходжа, отстань, – велел Зажим. – Дай сюда.
