Но лес более не отвечал.
Каменный великан обернулся к колдунье и холкуну.
– Как я и сказал, он должен уйти, – проговорил каменный воин. – Навсегда.
– А-а-а! – донеслось из деревни.
– Ар-р-р! – зарычал воин, и бросился на звук. – Изгони ее из коня, и отдай ему. Пусть скачет прочь! – закричал он издалека.
Людис поднялась на ноги, с ужасом оглядывая место побоища, заваленное внутренностями и частями тел чудовищ. Она подошла к коню, приложила руку к его боку и тихо запела.
Конь, понуро стоявший подле дерева, вздрогнул, повел ушами, а после начал икать. Он икал со все большей силой до тех пор, пока его не вывернуло. Из его рта вывалилась черная палочка. Она превратилась в червя и попыталась скрыться в земле, но колдунья подхватила ее и прихлопнула между ладонями. Получившийся порошок она ссыпала в мешочек у себя на поясе.
Ран сел на коня, помог колдунье взобраться и сесть позади него, и помчался прочь.
– Правь к Вороному корню, – шепнула хласита.
Конь скакал в лесные дебри, а Ран плакал навзрыд. Колдунья прижалась к нему и ласкала его, пытаясь успокоить.
Их встретили все три сестры. Они тут же бросились к Рану, но мать отогнала их. Она ввела юношу в дом.
– Переночуешь здесь, а поутру уйдешь от нас.
Всю ночь Ран метался на постели, бредя. Он плакал и вскрикивал, словно его били плетью. Миса сидела подле, целовала и плакала, глядя на его страдания.
Рано утром его разбудила Людис. Она стояла с двумя чашами в руках. Ран отпил из первой чаши, и у него заметно прибавилось сил. Вторую чашу колдунья подала не сразу.
– Ты уйдешь отсюда, и никогда не увидишь нас, но и мы больше никогда не покинем это место. Мои дочери будут здесь вечно. Старость придет за ними сюда. Этой ночью Владия погибла. Она умерла вместе с Двадедом. Сегодня белое око Владыки узрит падение Великого боора в Деснице Владыки. Тьма опускается на Владию на долгие зимы. Ты состаришься и умрешь под этой тьмой. Умрешь так же, как они умрут, – колдунья указала глазами на дочерей, смиренно толпившихся в дверях. – Нет нам хода из этой тьмы. Мы же с тобой увидимся еще только раз, а после никогда уж. Их же ты видишь последний раз.
– Они живы? Мои родители и братцы, они живы?
– Да, Ран. Они живы. Я и Двадед спасли их. И ты спас тоже. – Людис умолкла. Она, казалось, была чем-то смущена. – Ты… я прошу у тебя милости за мою помощь. Мои дочери никогда не увидят себеподобных. Коли так, то… наш род прервется. Я помогла тебе, и…
– Я помогу тебе, – кивнул Ран. Он все понял.
Колдунья протянула ему вторую чашу. Он выпил ее всю.
– Миса, – позвала Людис. – Самое сильное семя отдай ей, – сказала она Рану.
Заплаканная Миса вошла в комнату и тут же бросилась в объятия холкуна.
***
Волны хлестали о борт гуркена. Корабль медленно отходил от пирса. Весла вспенивали воду за его бортами, унося прочь холкуна, одиноко стоявшего на корме и с болью смотревшего на берега Владии, которые удалялись от него.
Ран больше не плакал. Он уже давно выплакал все, что можно было выплакать. Слез не осталось в его душе. Он тешил себя мыслью, что у его родных все хорошо. Они продолжат жить в Теплом уголке, каждый вечер ходить на Топотный луг и танцевать.
Людиса прислала к нему весточку о том, что наслала забытье на мать и отца, а братья и так переживут; о том, что жизнь в Теплом уголке идет своей чередой: Бор продолжает пасти скот и птицу, Ир увивается за поселянками, а Сате стал задумчивее. Он взял себе купленные для Рана свитки и письменные принадлежности, и что-то пишет. Они думают, что Рана пожрали чудовища, как и еще двух пасмасов. Лана рассказала, что видела Рана на Топотном лугу, а после его никто не видел, как и монстров, которые явились из леса.
Однажды, Людис явилась Рану во все:
– Эта наша последняя встреча, Ран. Слушай внимательно, что я буду говорить тебе. Тьма уже в Боорбогских горах. Скоро она придет в Холкунию и Пасмасию, но ты не должен возвращаться до тех пор, пока Прибрежье не окажется под властью тьмы.
