– Один деб, – повторила она, беря плошку в свои руки.
– Что ты говоришь?
– Плати один деб.
– Что это?
Хихиканье в харчевне стихло. Старуха помолчала пару мгновений и поставила плошку перед ним.
– Ешь и уходи, – ласково сказала она, но Сын Прыгуна видел в ее глазах животный страх. – Ешь и уходи. – Она стала медленно отходить, слегка кланяясь ему. – Ешь и уходи!
Он мигом заглотил мясо, поднялся и вышел. Хорошо, что все так быстро закончилось. Но что она говорила про «деб».
– Погодь.
Людомар резко обернулся. Трое юнцов с насквозь пропитыми лицами стояли подле него.
– Про ухо спроси, – громко прошептал один. – Про ухо…
– Скажи нам, откуда ты?
– Я из… города… из замка…
Тот, который спрашивал, продолжал улыбаться.
– Ты беглый, – просто сказал он. – Поэтому у тебя нет дебов. Ого, пасмасы, он даже не знает, что это такое. – Троица залилась дружным хохотом.
Людомар, сам не зная, почему, полез за голенище сапога и вытащил оттуда фиолетовый рочиропс.
– Это деб, – проговорил он полу утвердительно, полу вопрошая, и стал внимательно следить за пасмасами.
Лица последних побледнели. Вопрошавший его нервно сглотнул. Его глаза словно бы приросли к кристаллу.
– Откуда это у тебя? – прошептал пасмас.
Людомар ничего не ответил
Лица троицы вдруг приняли угоднически пресмыкающееся выражение. Один из вышедших быстро исчез в харчевне. И почти сразу оттуда выбежала хозяйка. Она принялась обхаживать людомара с такой любезностью и даже неистовством, что он и сам не упомнил, как снова оказался внутри.
Столы были сдвинуты. Дверь в харчевню плотно прикрыта и подперта, чтобы никто не входил. На столах оказались сразу все запасы, какие могло произвести заведение. Квартет из присмиревших и благоговейно глядящих на него пасмасов робко расположился как можно дальше.
Что такое? Почему это? Что с ними со всеми стало? Что такого в этом рочиропсе? Да, он фиолетовый. Он дает больше тепла, но ведь у них тоже есть такие: и желтые, и голубые, и серые. Кого они в нем увидели?
Запахи пьянили людомара. В который раз он решил на время отставить вопросы в сторону и заняться более приземленным делом. Скудные запасы харчевеньки довольно быстро перекочевали в его желудок.
Старуха подала наикислейшую бражку. Людомар с трудом выпил ее. Зато пасмасы напирали исключительно на нее и вскоре так напились, что еле шевелили языками.
– А… када…к…када ты его нам аддаш, а? Атдавай… – вдруг обратился к нему один из молодцев за соседним столиком. Он протянул руку к людомару, но получил такой удар дубиной, что побледнел и со стоном отпрянул назад, завалившись на спину.
Старуха испуганно улыбалась. Она отложила дубинку в сторону и раскланялась перед охотником.
Людомар отметил, что лицо ее меняется сто раз за миг, когда она отворачивается от него, но ему в лицо она смотрит с неизменной наисладчайшей улыбкой.
Он вытащил рочиропс и протянул ей.
Старуха схватила кристалл и внезапно побагровела.
– О-о, – проговорил медленно второй пасмас. – Он… а-а-а..атдал… слышь? Атдал… Он… ей…
– Тиха, – не сказала, а выстрелила старуха. Она подскочила и стала метаться по харчевеньке.
– Не упрячи-и-ишь… мы все ра..а-авно найдем… хи-хи. – И парень с довольной ухмылкой посмотрел на людомара. – Прячит она… ат нас… хи!
Лицо старухи исказила такая гримаса, словно тысячи игл вонзились в ее тело. Она расплакалась.
– Найдут, – прохрипела она. – Отнимут… не скрою… Ох! – Она внезапно выпрямилась и медленно оглядела всех вокруг.
– А а-а-ана миня… ударила-а… а-а-на миня, – стал подниматься из-под стола получивший по руке пасмас. – Нельзя миня… бить…
– Ох! – повторила старуха и дернулась. Ее лицо из багрового стало белым, а у рта и вовсе каким-то серым.
