– Мила! Гуманитарку разбери! Там шоколад сегодня!
Его сестра появилась в коридоре. Хмуро оглядела меня, потом мешок.
– Хорошо. Никитка будет рад. Соседям тоже раздам.
– Ты не замерзнешь? – озаботился Лекс, когда мы вышли на улицу. – Где твоя куртка?
Я оглядела свое нехитрое одеяние. Несмотря на солнечный день, на улице было свежо, и голые руки тут же покрылись мурашками.
– Моя одежда сушится.
Он тут же снял ветровку и накинул на меня. Окутавшая плечи ткань была теплой и мгновенно согрела. Неловко придерживая полы скованными руками, я с удивлением посмотрела на увальня, действительно, чем-то похожего на медведя. Лекс сам по себе такой добрый или это все тот же приказ Ивара заботиться обо мне так на него действует? Не думаю, что кто-то из моих братьев, например, стал бы по доброте душевной заботиться о пленнике.
Значит, приказ.
– Что за гуманитарка? – поинтересовалась я.
– Помощь от Сочувствующих, – пояснил Лекс. – Я с утра сходил на точку, где они раздают еду. Вообще, мы своим хозяйством живем. У каждого огород. Скотину держим. Что-то Ивар привозит из города. Но есть по-настоящему дефицитные продукты.
– Как шоколад?
– Угу. Шоколад, леденцы. То, чего сами не производим, но детям очень хочется.
Я кивнула в знак того, что понимаю их положение.
– Ходил на точку? Это в город? А далеко здесь до города?
Лекс рассмеялся.
– Может, тебе еще показать, в какую сторону идти? Нет, охотница. Даже не думай, что сможешь убежать.
Я насупилась и огляделась. При свете дня поселение выглядело немного иначе. За домами, как и говорил Лекс, виднелась черная земля возделанных огородов. У кое-кого под окнами был разбит цветник. Перед нами с веселым визгом пробежала стайка детишек и помчалась дальше. Поселенцы, увидев меня, останавливались и провожали недобрыми взглядами. Но хотя бы не кричали гадостей и больше не кидались грязью.
Мы подошли к одноэтажному дому, обнесенному по периметру невысоким, примерно по колено, заборчиком. Все его доски были выкрашены в разный цвет, что придавало жилищу забавный и несерьезный вид. На веранде я заметила пожилую женщину, которая сидела в кресле-качалке и почесывала шею вороны, примостившейся на сгибе локтя. Склонив седую голову с уложенными в высокую прическу волосами, женщина что-то нашептывала птице.
– Вот мы и пришли, – сообщил Лекс.
– Это Нина?! – удивилась я. – А как ее отчество?
– Просто Нина. Не вздумай выспрашивать про отчество или называть «тетя Нина» и «бабушка Нина», – склонился к моему уху и предупредил Лекс. – Она этого очень не любит. Тогда ее ворона выклюет тебе глаза.
Я охнула, а он рассмеялся.
– Охотница, ты такая доверчивая! Ворона тебя, может, и не тронет. Но насчет обращения я не пошутил.
Лекс подтолкнул меня вперед. Стараясь идти уверенным шагом, но уже не чувствуя прежней уверенности внутри, я поднялась на веранду. Женщина поправила на плечах серую пуховую шаль, чуть шевельнула локтем – и птица, захлопав крыльями, переместилась на перила веранды. Возле кресла хозяйки стоял низкий столик, на котором я заметила чашку с остатками кофе и пачку сигарет с зажигалкой. Тут же стоял стул с высокой спинкой, словно приготовленный для меня.
– Это она? Девочка из клана Хромого? – голос у Нины оказался прокуренным, хрипловатым.
– Да, – с каким-то благоговейным почтением ответил Лекс.
– Хорошо. Иди, сынок. Я за ней пригляжу.
Лекс бодренько покинул веранду и поспешил прочь, а мне снова пришла пора удивляться.
– Он ваш…
– Да не сын он мне, конечно! – Женщина усмехнулась. – Но я люблю этого засранца как родного. Да не стой, девочка, садись. В ногах правды нет.
Я опустилась на край стула, придерживая на плечах куртку Лекса. А старушка-то оказалась не промах! На моей памяти так любил выражаться кто-нибудь из наемников, да и у братьев нет-нет проскальзывало словцо, но мне отец категорически запрещал повторять за ними и вести себя развязно.
