Подавшись вперед, он впился взглядом в чучело самого маленького крысюка с шарфом. На его левой передней лапе было еще что-то. Нечто вроде браслета, но спрятанное так глубоко в шерсти, что его не сразу и…
Вадим что-то говорил, но Кобылин не слушал. Это действительно был браслет. Маленький браслетик из десятка разноцветных резиночек, переплетенных между собой. Очень модная в этом сезоне вещица. Берешь кучу резинок, вроде тех, которыми перетягивают пачки денег, сплетаешь их между собой, получается браслетик. Резинки разноцветные – красные, синие, фиолетовые, – яркие, броские. Даже наборы для плетения продаются, уже готовые. Для детей.
Кобылин сжал зубы, втянул носом воздух. Медленно выпрямился и только сейчас понял, что все еще прижимает к уху телефон.
– Вадим, – мягко сказал Алексей, прерывая тираду друга. – Спасибо. Уже не надо. Я перезвоню.
Он ткнул большим пальцем в кнопку на экране, сбросил вызов и обернулся к двери – ровно в тот момент, когда на пороге появился сияющий Паровозов. В руках у него были стаканы с чаем – в потемневших подстаканниках. Старикан чуть развел руки и улыбнулся гостю, так, словно встретил старого знакомого после долгой разлуки.
Кобылин сунул руку за спину. Одним непрерывным движением, гладким, ровным, отрепетированным до автоматизма, он вытащил пистолет, поднял на уровень глаз, указал стволом ровно в старческий лоб и спустил курок.
Выстрел внутри закрытой комнаты оглушительно бухнул, больно ударив по ушам, но охотник даже не вздрогнул. Он смотрел на старика Паровозова, а точнее, на черную дыру, появившуюся в центре его лба.
Старый охотник, все еще улыбаясь, развел руки, покачнулся, выронил стаканы. Под звон бьющегося стекла он пошатнулся и упал навзничь, распластавшись на бетонном полу.
Кобылин оглянулся на чучела крысюков, а потом двинулся к выходу. В одной руке – телефон, в другой – пистолет. Перешагивая через тело мертвого старика, он даже не взглянул на него. С этим вопросом было покончено. Навсегда.
Пошатываясь, Алексей выбрался на кухню, потом, засуетившись, рванулся в соседнюю комнату, к выходу. К последней двери, ведущей наружу, он откровенно бежал, пытаясь как можно быстрее убраться из этого ужасного места.
Выскочив из подвала, охотник взлетел по ступенькам и на негнущихся ногах подошел к люку. Из его черного проема на него глянули два огромных крысиных глаза. Живых.
Алесей присел, сунул пистолет за пояс, телефон в карман, спустил ноги в люк и начал быстро спускаться. Достигнув дна, он обнял железную лестницу, уткнулся разгоряченным лбом в холодное железо и закрыл глаза.
– Все, – сказал он, почувствовав лопатками движение за спиной. – Вопрос закрыт. Идите, забирайте своих мертвецов.
Под его руками дрогнула лестница, когда крысы метнулись вверх по перекладинам, чуть ли не перепрыгивая друг через друга. Кобылин отшатнулся, отлепился от лестницы и, опустошенный, побрел в темноту.
Ему, конечно, и раньше доводилось убивать. И нечисть. И людей. Защищая свою жизнь, защищая жизни других, неся справедливое возмездие. Но никогда он еще не убивал так хладнокровно, с холодной головой. Это уже нельзя было назвать охотой. Это была казнь.
В глубине души Кобылин не сомневался, что поступил правильно. Он знал, что ничего уже здесь нельзя было изменить. Сумасшедший охотник слишком опасен для окружающих, чтобы оставлять его в живых. Чутье Кобылина подсказало ему, что в этой истории необходимо поставить точку. Это как ампутация загнившей конечности опытным хирургом – безжалостная и спокойная операция, без всяких эмоций. Разве что немного гнева на тех, кто довел пациента до такого состояния своим бездействием. И все же… Все это не отменяло того факта, что паладин в сверкающих доспехах только что выстрелил в голову человеку, не представлявшего для него никакой угрозы.
Кобылин остановился, прижал ладони к пылающему лицу. Холодные руки приятно холодили щеки.
– Охотник! – Хриплый голос Треша пришел из-за спины.
– Я больше не охотник, – глухо отозвался Кобылин, не отнимая рук от лица. – Я убийца.
Он так и стоял в темноте, пока не почувствовал, как кто-то тянет его за рукав куртки. Открыв глаза, Кобылин опустил взгляд. В подземелье было темно, но света, сочившегося сверху, из открытого люка, было достаточно, чтобы рассмотреть остроносую морду крысюка. Треш смотрел на охотника снизу вверх, огромными круглыми глазами. И охотник был готов поклясться, что он заметил на крысиной морде выражение печали. Неожиданно его охватила ярость.
– Ты! – рявкнул он на крысюка. – Ты знал, чем это все кончится, да? Неужели вы сами не могли решить эту проблему? Разобраться с одиноким спятившим стариком…
– Мы не убиваем людей, – прошепелявил в ответ Треш. – Это плохо.
– Ой, да ладно! – воскликнул Кобылин. – Я видел скелеты в ваших подземельях! Видел твоих бойцов. Всем скопом вы могли затравить старика в своих лабиринтах, загнать как…
– Как крысу? – печально переспросил Треш. – Мы не охотимся на охотников. Это все сложно. Это спор людей. Крысолов был в своем праве. Он охотник. Он охотился. Но он зашел слишком далеко. С охотником должны разбираться… Охотники.
– Я не охотник, – обреченно повторил Кобылин, чувствуя, как его гнев испарился, оставив после себя лишь мерзкое ощущение бессилия. – Ты мог бы сам… Если бы остальные знали…
– Не знали, – отрубил Треш. – Никому нет дела до крыс. Наверху идет большая игра. Наш народ не играет в эти игры. Ты охотник. Ты узнал. Ты решил проблему. Мы благодарны тебе. Наш народ у тебя в долгу.
– В долгу. – Алексей тяжело вздохнул. – К чертям собачьим такие долги. И что теперь?
