Они бродят по Старому Мирграду – так Шара назвала место, где они находятся, – не имея четкого представления о том, что ищут. Город покинут и заброшен: сады пусты, во внутренних дворах никого. Однако все такое беленькое и чистенькое, и Шара даже порадовалась, что наглухо завернута в серую ткань, – уж больно сильно солнце отражается от этих белых поверхностей… И хотя город поистине прекрасен, она не может не вспоминать Ефремову теорию: «Интересно, а это боги его таким сделали? Или они просто сотворили то, чего желали континентцы?»
Иногда они заглядывают в переулки покинутого города и видят нечто неожиданное: вместо такого же переулка или внутренностей здания их глазам предстают грязные, загаженные улочки, по которым шагают хмурые горожане, или сточные канавы, ведущие в Солду, или глухие кирпичные стены.
– Вот еще помехи, – замечает Шара. – Связь с Новым Мирградом – нашим Мирградом.
Сигруд останавливается и заглядывает в окно, за которым кухня какой-то старухи. Он смотрит, как та отрубает головы четырем форелям.
– Интересно, они нас видят?
– Простите! – кричит Шара в окно. – Простии-иите!
Старуха бормочет:
– Как же я ненавижу форель… Боги мои, как же я ненавижу эту форель…
– Похоже, не слышат, – резюмирует Шара. – Пойдем.
А через несколько кварталов они набредают на огромную усадьбу, останавливаются и любуются белостенным особняком, арками в форме подковы, засаженными цветами двориками (ныне заросшими сорняками) и десятками сверкающих прудов, в которых отражается похожий на цветок дом.
– Хм, кто же здесь жил? – задумывается Шара. – Наверняка священник высокого ранга или кто-то из Благословенных…
Сигруд указывает на одну из арок:
– На самом деле это один наш знакомый.
Над аркой четко читается надпись: ДОМ ВОТРОВЫХ.
– Ах, вот оно что… – тихо говорит Шара. – Могла бы и сама догадаться. Воханнес говорил, что настоящий дом исчез во время Мига. Но я и думать не могла, что он был настолько прекрасен.
– «Кто-то из Благословенных» – это кто? – спрашивает Сигруд.
– Человек, в чьих жилах текла божественная кровь, – говорит Шара. – Потомки богов становились героями, святыми… им сопутствовала невероятная удача, о них слагали легенды… Мир вокруг Благословенных менялся сам собою и дарил им то, что они хотели.
Шара припоминает последние строки из дневника Ефрема. И это слово, одно на строке, – «Благословенные».
– Наверное, это здорово, так жить, – замечает Сигруд. – А что, семья Вотровых – из них?
– Нет, нет, что ты? Эти семьи очень бережно хранят память о своем происхождении. Если бы Вотровы были из них, они бы раструбили об этом на весь мир, не сомневайся. Так… постой-ка.
И она показывает на внутренний дворик с примятыми сорняками:
– Здесь кто-то был! Причем недавно!
Сигруд подходит к вытоптанному месту, присаживается на корточки и изучает следы на земле.
– Здесь прошло много людей. Очень много. Думаю, все мужчины. И да, это случилось недавно.
Он осторожно входит в высокую траву:
– И они были тяжело нагружены… – Потом показывает вперед, на другую арку в форме подковы, за которой открывается склон холма: – Вот туда они пошли.
И показывает на особняк: – А вот оттуда они вышли.
– Ты сможешь их выследить?
Сигруд смотрит на нее с безмолвным укором: мол, что за глупый вопрос – конечно, смогу.
Шара сначала думает, не разделиться ли им, но потом решает, что лучше держаться вместе. «Если потеряемся поодиночке, сможем ли выйти?»
– Мы пойдем туда, куда они пошли, – говорит она. – И если останется время, посмотрим, откуда они вышли.
Они идут по белым улицам, через дворики, огибая сады. Тишина тяжело давит на уши, и скоро в каждом солнечном блике Шаре начинает мерещиться острие арбалетного болта.
«Все континентцы сговариваются против нас. И зачем я только пустила Воханнеса в свою постель, какая глупость…»
– А почему ты не танцуешь? – вдруг спрашивает Сигруд.
– Что? Танцую?
– Я-то думал, – поясняет он, – что ты, завидев Старый Мирград, пустишься в пляс. Будешь бегать туда-сюда, зарисовывать то и это…
– Как Ефрем… – И она задумывается. – Я бы хотела, да. Я бы тут остаток жизни провела, если честно. Но в Мирграде каждый исторический объект словно бы усажен лезвиями, и чем ближе подходишь, чтобы разглядеть, тем сильнее ранишься…
Над журчащим на белокаменном ложе ручьем нависает дом с изогнутыми стенами – видимо, архитектор хотел придать ему сходство с вулканом.
– Я не думаю, что такова природа истории, – говорит Сигруд.
