– Да? А что же это?
– Думаю, – говорит он, – что такова природа жизни.
– Правда? Какая-то она грустная, эта правда…
– Жизнь полна чудесных опасностей и опасных чудес, – говорит Сигруд. Смотрит в небо, и шрамы на его лице поблескивают в ярком солнечном свете. – Они ранят нас, но остаются невидимы: от раны словно бы круги по воде расходятся, как от брошенного камня, и это может случиться не сразу, а через годы, в далеком будущем…
– Наверное, ты прав.
– Мы думаем, что идем вперед, даже бежим, но на самом деле мы все время бежим на месте. Мы заключены в моменте времени, в событии, которое случилось много лет тому назад.
– Тогда что же нам делать?
Он пожимает плечами:
– Нужно учиться жить с этим.
Ветер поднимает из пыли крохотный смерч, и тот уносится, клонясь туда и сюда, вниз по белой улочке.
– Это место добавляет тебе созерцательности, как я погляжу… – замечает Шара.
– Нет, – качает головой он. – Это я давно уже придумал для себя.
Выпуклое окно на вершине круглого дома отражает в себе голубое небо – ни дать ни взять лазурный пузырь совершенной формы.
– Ты, – говорит Шара, – не тот человек, которого я освободила из тюрьмы.
Он снова пожимает плечами:
– Может, и нет.
– Ты стал мудрее. Мудрее, чем я. Так мне кажется. Ты никогда не задумывался: может, настало время вернуться домой?
Сигруд на мгновение застывает без движения, взгляд единственного глаза мечется по молочно-белым камням мостовой. А потом звучит твердое:
– Нет.
– Нет? Никогда не вернешься?
– Они меня не узнают. Я стал другим. И они теперь – другие люди. Как и я. И им не понравится то, во что я превратился.
Они некоторое время идут молча.
– Думаю, ты ошибаешься, – говори Шара.
Сигруд отзывается:
– Думай что хочешь.
Они идут и идут дальше по следу.
– Конечно, они не могли протащить сюда машины, правда? – размышляет вслух Шара. – Помехи бы не позволили, ведь автомобили – слишком современная вещь.
– Я бы предпочел, чтобы они пару лошадок привели.
– И оставили их нам? Вот это повезло бы… – И тут Шара осекается и внимательно оглядывает высокое круглое здание по левую руку.
– Что? – спрашивает Сигруд.
Шара рассматривает стены с окнами в виде восьмиконечных звезд, забранных ярко-фиолетовым стеклом.
– Сейчас-то что? – удивляется Сигруд.
Шара разглядывает фасад: да, поверху идет сокращенная цитата из Жугоставы:
ТЕ ЖЕ, КТО, ПОЛУЧИВ ВОЗМОЖНОСТЬ ВЫБРАТЬ, ДРОЖАТ И В СТРАХЕ ОТСТУПАЮТ, – О НЕТ, ТАКОВЫЕ НЕ БУДУТ ДОПУЩЕНЫ КО МНЕ.
– Я читала об этом здании, – бормочет Шара.
– Я так думаю, что ты о каждом здании здесь читала.
– Нет! Я читала об этом здании… совсем недавно.
Она подходит и дотрагивается до белых стен. Вспоминает строки из дневника Ефрема, цитату из письма сайпурского солдата, где он описывает смерть Жугова: «Мы пошли за каджем в город, к какому-то храму, белому с серебром, со стенами, изузоренными звездами из пурпурного стекла. Я не видел бога в храме и опасался, что это ловушка, однако наш генерал не проявил никакого беспокойства, лишь зарядил черным свинцом свой ручной пистолет и вошел».
Ноги ее не слушаются. Но она подходит к воротам храма – крашенное белым дерево с резьбой в виде звезд и меха – и распахивает их.
За ними открывается пустой двор. В колодце высоких стен голубеет небо. В центре – высохший фонтан, вокруг – низкие скамьи.
Шара медленно подходит к ним. И ощупывает, словно бы желая убедиться в их реальности.
«Неужели, – думает она, – именно здесь и сидел бог? А мой прадедушка – он сидел рядом? Или стоял над ним?»
Она медленно опускается на скамью. Дерево отвечает тихим скрипом.
«Неужели именно здесь погиб Жугов? Неужели это оно?»
Да, пожалуй, это оно и есть. Просто невероятно, что она видит это место, исчезнувшее из нашего мира вместе с целым фрагментом реальности. Но это, как она знает, вполне
