– Что вы хотите, чтоб они увидели? – тихо спрашивает Шара.
– Вы что, рехнулись?! Убийц они вылавливают! За шесть часов на вас дважды напали, дважды, вы понимаете – нет? Во имя всех морей, как он это провернул-то… Какое-то устройство? Фляжка с маслом? И как полиция это прохлопала! Может, они ему же и пронесли в камеру? С них, зараз, станется…
Ах, вот оно что. Мулагеш считает, что парнишка на нее напал.
Но он – не напал. «Я точно знаю, что случилось. Правда, раньше о таком мне приходилось лишь читать…»
– Я была без сознания, – говорит Шара. – А что вы видели?
– Нет, вы были в сознании! – возражает Мулагеш. – Вы стояли, смотрели на него. Прямо в глаза. Я не знаю, я думала, вы ему там голову морочите. А потом вы подошли к двери, открыли смотровую щель – и я смогла заглянуть внутрь. Вы сказали что-то о свете и развернулись, а потом вы двое просто… уставились друг на друга!
– И долго это продолжалось?
– Адский ад, понятия не имею. Потом он просто… вспыхнул. Я не заметила, чтобы он на что-то нажал или вытащил. Кнопку не нажимал, зажигалки в руках не было. Он даже не шевелился, когда это случилось! Я не знаю, чем он воспользовался, но я хочу знать, что это было. Может, у них не одна такая штука.
– А… вы голос в комнате не слышали?
– Что?
– Голос не слышали? Пока мы смотрели друг на друга?
Мулагеш отводит глаза от улицы и поворачивается к Шаре:
– Это все шок. Вам нужно прилечь и отдохнуть. Делами займусь я. Я знаю, что делать. Это мои обязанности. Хорошо?
«Он говорил со мной из сердца мира. Впрочем, нет. Он и был сердцем этого мира».
– Вам не стоит, – тихо говорит Шара, – гонять попусту своих людей.
– Шара, вам нужно прилечь и…
– Нет, – говорит Шара. – Послушайте меня внимательно. Это не было нападением. Спланированным и продуманным. И это была не попытка убийства.
– Тогда что это было?
Шара колеблется: сказать? Не сказать? Нет. Сказать. Груз некоторых тайн невыносим.
Она садится ровнее и говорит, обращаясь к Питри:
– Простите, Питри, вы не могли бы остановиться? Это ненадолго? А когда остановите машину, не могли бы вы поднять перегородку между вами и пассажирским сиденьем?
– Что? – вскидывается Мулагеш. – Зачем?
– Боюсь, вашим солдатам надо пересесть к Питри на переднее сиденье, – говорит она. – Я хочу, чтобы все сказанное осталось между нами.
В окне проплывают разрушенные здания – есть в них что-то от диких, природных пейзажей. Серый ледник сползает по морозному склону… За стеклом мелькает бледное личико – девушка выбрасывает на улицу огромную кучу человеческих экскрементов. Прохожие останавливаются лишь на мгновение – для них это привычное зрелище.
– Пожалуй, я знаю историю Континента лучше, чем кто-либо из ныне живущих, – говорит Шара. – Конечно, раньше был еще один человек. Он знал даже больше, чем я. Ефрем Панъюй. Но он ушел из жизни, и осталась только я.
– Что вы хотите этим сказать? – хмурится Мулагеш.
– Я читала о случаях самовозгорания на Континенте. Такого уже несколько десятилетий как не случалось, но раньше… раньше такое время от времени происходило. И тогда все прекрасно знали причину этих самовозгораний. Они были следствием одержимости Божеством.
– Чего-чего? – тихо спрашивает Мулагеш.
– Одержимости Божеством. Божественное существо могло осуществлять прямой контакт со смертным, наделяя его своим разумом. Практически как марионетку. Так часто поступали младшие божественные сущности: феи, духи, фамильяры и прочие.
– И всех их кадж уничтожил в ходе Великой Чистки, – кивает Мулагеш. – Разве нет?
– Так считается, да. Но первородные Божества не могли схожим образом управляться со смертными. Они были слишком велики для такого. Слишком могущественны. Смертное тело не выдерживало контакта. Слишком сильное трение при духовном соитии, если так можно выразиться. Итогом становилось возгорание.
Мулагеш замолкает. Надолго.
– И… вы считаете, что именно это и произошло.
– Я абсолютно уверена в этом.
– Почему?
– Потому что… – тут она делает глубокий вдох, – …то, что вселилось в мальчика, говорило со мной. Вам, тем, кто находился за дверью, казалось, что мы просто стоим и смотрим друг на друга. Но меня… меня что-то куда-то затащило. Надолго. Затянуло меня к себе. Хотело рассмотреть повнимательнее. И хотело, чтобы я его освободила… из того места, где оно находилось.
– Оно говорило с вами?
