температура?
— Да ничего страшного, Сонь. — Он сделал осторожный шаг вперед. — Небольшая температура. Это нормально, через пару дней пройдет…
— Сколько?! — Я в два шага оказалась рядом, сжав кулаки и вглядываясь в его лицо.
— Э-э… — Верден отвел глаза, и, кажется, в глубине этих чертовых красных со светлой радужкой глаз промелькнуло что-то, похожее на смущение.
— Да ё-моё! — взвилась и ломанулась мимо него.
Точнее, попыталась ломануться. Здоровая рука альбиноса как-то слишком резво для раненого обвилась вокруг моей талии, прижав к себе и никуда не пустив.
— Тридцать восемь с половиной, — выдохнул он на ухо, ну оч-ч-чень виноватым шепотом.
— Лег пошел, быстро, — я мотнула головой в сторону гостиной, — хотя бы на диван.
— Сонь, ты злишься? — тихо спросил Верден, и не думая отпускать меня.
— Нет, радуюсь! — огрызнулась я.
Ну надо же, какой догадливый!
— Тихо, тихо, что ты? Честно, я же не специально, от случайностей никто не застрахован, Сонь. — Он прижался горячей щекой к моему виску, и меня прорвало.
Обмякнув, я обхватила себя руками, радуясь, что Верден не видит моего лица, по которому покатились слезы.
— Ты умереть мог, — всхлипнула как-то слишком жалобно и отчаянно. И куда вся злость подевалась? — Скотина, тебя же убить там могли! Я бы одна осталась, опять!.. — Я зажмурилась, сжавшись в комок, в данный конкретный момент страстно ненавидя этого чертова альбиноса, из-за которого меня постоянно штормило в эмоциональном плане. — Я н-не могу тебя потерять, слышишь?.. — пробормотала, слизывая соленую влагу с губ. — Просто не могу… Не сейчас…
В какой момент мы оказались сидящими на полу, не помню, но зато очень хорошо ощутила, как рука Тима буквально стиснула меня, заставив сдавленно икнуть, поперхнувшись очередным всхлипом.
— Прости, Сонь, — тихо произнес он. — Хорошая моя, прости… Ты не потеряешь меня, даже не надейся. Не для того угрохал три года моей единственной и неповторимой жизни, чтобы так по-глупому сдохнуть. — Верден хмыкнул. — Когда наконец до тебя дошло, блин, стоило пулю схлопотать.
— Заткнись, придурок! — Я обняла его за шею, уткнувшись в ключицу, и заревела в голос, уже ни на что не обращая внимания.
Тим ничего не говорил, просто поглаживал ладонью по голове, плечам, спине, пережидая, когда меня отпустит и я смогу адекватно реагировать на окружающее. Через некоторое время эмоции потихоньку схлынули и на душе существенно полегчало. Я затихла, прижавшись к нему, вдыхая знакомый запах и понимая, пожалуй, окончательно и бесповоротно, что в этом человеке моя жизнь. Он не идеал, нет, в нем куча недостатков, как и во мне самой, и я никогда не буду смотреть на него с немым обожанием в глазах, как большинство влюбленных дурочек созерцает своих мужиков. Да, буду ругаться на него, обижаться, огрызаться, в общем, в своем репертуаре, но… Не отойду больше ни на шаг. Не буду отталкивать. И если мне захочется обнять его или поцеловать, так и сделаю. Просто потому что хочется, и точка. Я подняла голову и посмотрела на Тима, подмечая в его лице каждую мелочь: сеточку морщин в углах глаз, выступившую щетину, необычный, светлый-светлый, почти серебристый оттенок радужки, отчетливо видные маленькие сосуды, придававшие белкам непривычный цвет.
— Все? — Он улыбнулся сухими губами и собрал с моих щек остатки слез. — Ну, никто не умер, да?
Хмыкнула, а потом тихонько рассмеялась.
— Пока что стройными рядами дохнут мои мадагаскарские черные, — ответила я, прохихикавшись, и встала. — Пойдем, болезный, тебе лежать надо. А то в больницу отправлю, там режим строгий, — угрожающе добавила и подтолкнула его в нужном направлении.
Верден устроился на диване в гостиной, я принесла ему завтрак и заставила съесть все, несмотря на ворчание, что нет аппетита. Потом посмотрела, что там под повязкой — как и думала, края раны чутка покраснели и припухли. Надо антибиотики по-любому купить, а то не дай бог что. Сначала воспаление сниму, потом продолжу лечить. Все равно никуда пока не торопимся, надеюсь, Ольга в запале не потащит меня с собой одну ловить Яхонтова и оставшегося Савельева. Кстати, она спала еще, хотя время приближалось к обеду.
Смоталась в аптеку, затарилась лекарствами — мне дали в ампулах, чтоб быстрее действовало, — а когда вернулась, обнаружила, что Тим уснул. Тихонько вздохнула, уменьшила звук телевизора, достала плед и укрыла, а то как-то нехорошо он ежился во сне и вздрагивал. Ничего, проснется, сделаю укол, получшает. Пока я занималась всякими мелкими делами, проходя мимо дивана, то и дело косилась, ловя себя на желании подойти, прикоснуться, убрать пряди со лба. Все время хотелось убедиться, что он живой, вот здесь, рядом, и никуда исчезать не собирается. Мысленно фыркала и обзывала себя параноиком. То мы, значит, до офигения боимся довериться и принять Вердена, то теперь страх сменил полюс и решил, что будет бояться другого. Тьфу… Захотелось самой себе подзатыльник дать. Вот меня хлебом не корми, дай поочковать, а?!
Где-то часам к трем дня я наконец поняла, что особо заняться больше нечем: бульон стоит на плите, готовый к употреблению, белье развешано, кровать в спальне застелена. Грановская еще не выползала из своей комнаты. Я почесала в затылке, сделала пару кругов по свободному пространству за диваном, покосилась еще раз в сторону закрытой двери второй спальни, где лежали мои шмотки… Мать-итить, да ну и к черту. Быстро, пока не потеряла решимость, поспешила к комнате Тима и аккуратно прикрыла за собой дверь. Насколько помню, у него там в шкафу достаточно пустого места, и свободные полки тоже есть. Учитывая немногочисленность собственного гардероба, думаю, все поместится. Реально, самой надоело с утра решать сложную проблему, бежать ли в соседнюю комнату за халатом или в очередной раз использовать в этом качестве рубашку Тима. Сколько можно. Да и пока он болеет, все равно не отойду от него.
Удовлетворившись исследованием шкафа Вердена и решив, что тумбочку потом как-нибудь перетащу, вышла и остановилась у закрытой двери второй спальни. Вообще, по чесноку, кровати полуторные, и вот лично мне с привычкой спать в позе морской звезды было тесновато вдвоем с Тимом. Я вечно на него конечности складывала и норовила
