срок выходить в белый свет. Треснула черная скорлупа земли, в ее убежище проник свет. Огненный свет, который источали борода, волосы, взор Небесного Воина.
На ее остывшую кожу повеяло теплом. Она затрепетала, еще во власти чар, боясь, как бы не сожгло ее прикосновение пламенного жениха. Горячий поцелуй коснулся губ; она глубоко вдохнула, напрягла все свои силы и подняла веки, чтобы встретить его взор…
Запыхавшийся Огнесвет рывком распахнул дверь, шагнул вперед и замер, ослепленный темнотой. Дверь позади него закрылась, почти отрезав шум толпы, стало тихо. Вслепую он сделал пару шагов, и его вытянутая рука наткнулась на еще одну дверь. Огнесвет потянул ее на себя и увидел внизу слабый свет. Перед ним была лестница вниз, глубиной почти в человеческий рост, а там, в избе, горел огонек. Осторожно нашаривая каждую ступень, он сошел в подземное убежище и осмотрелся.
При слабом свете все вокруг перемигивалось золотыми искрами: бронзовая, медная, серебряная посуда, шелковые покрывала. Только в таком доме и жить богине весны. Но где же она сама? На первый взгляд изба казалась пустой. Огнесвет оглядывался снова и снова, но не видел никого живого. Уж не обман ли это все? Где обещанная богиня? Ради нее он оставил позади самого себя – старого, рухнувшего на мокрую землю кучей свалявшихся шкур. Этой победой он проложил самому себе путь к чистому синему небу, не заслоненному вершинами чащи, и чувствовал себя переродившимся. Но где она – та, ради которой он отказался от прежнего себя?
Огнесвет медленно обошел избу, внимательно оглядываясь. Не все так просто на Том Свете: может, ему еще нужно найти вход в скрытый покой? За печью он наткнулся на лежанку, покрытую большой медвежьей шкурой. Рядом стоял светец; Огнесвет принес единственный светильник от стола и поджег вставленные лучины. На лежанку пролился слабый желтоватый свет. Теперь стало видно, что покрывало лежит неровно. Похоже, под ним кто-то есть. Но не сразу он решился приблизиться. Огнесвет отчетливо понимал, что прикасается к величайшей тайне мироздания: перед ним лежала сама непотревоженная земля, еще не озаренная солнцем, не согретая теплом, не тронутая плугом. Земля, еще не пробужденная для того, чтобы дать жизнь травам, деревьям, зверям и людям.
Но он пришел сюда, чтобы ее разбудить. За право владеть ею он бился с подземным владыкой.
Огнесвет шагнул к лежанке, поднял руку, в нерешительности опустил, потом прошел еще дальше, к изголовью. С замиранием сердца отогнул край темно-бурой медвежины, готовясь увидеть нечто самое прекрасное или самое ужасное, чего нельзя и вообразить. Страшно, но остановиться нельзя: как и там, перед косматым Велесом, иная сила подталкивала Огнесвета в спину и не давала свернуть с пути.
Сердце рухнуло куда-то вниз и забилось со страшной силой. Он увидел белое лицо, но даже не сразу осознал увиденное. В чертах мерещилось нечто знакомое, но Огнесвет знал, что прежде не видел этой девушки. Ее никто на свете еще не видел, ибо она каждую весну рождается заново. Она красивее всех, и она единственный источник красоты, чьим отражением служат все остальные девицы, сколько их есть. Все они берут начало отсюда, из этой темноты, из-под этой косматой медвежины. И сейчас, когда медвежина снята, в тысячи юных тел войдет сила дарить жизнь, расцветет к лету, а осенью принесет плоды.
Ее лицо казалось особенно белым среди окружающего мрака, под слабым светом лучин. Она не шевелилась, и Огнесвет даже не был уверен, что дышала. Он никогда не видел таких красивых девушек, да на земле и не могло быть таких. Только здесь, за гранью мира живых, в небесах, под землей – где она, богиня весны, ждала Перуна, как жемчужинка в ларце, как вода подо льдом, как зерно в черной глухой земле.
Она выглядела мертвой, и в то же время было ясно, что смерть эта не навсегда. Этот сон можно нарушить. И она ждет, чтобы он это сделал. Но как?
Огнесвет поднял руку, желая осторожно коснуться ее белого лба в обрамлении золотых волос, но не решился. Рука дрожала. Он приложил ее к своей груди и задел что-то небольшое, твердое, округлое… Да… Кольцо… Кольцо Огнесвет, которое дала ему мать, велев повесить на шею. Этим кольцом снимают чары со спящей Лады.
Огнесвет стянул через голову шнур, на котором висело кольцо. Нечего было и думать – развязать узелок непослушными пальцами, поэтому он просто перерезал шнур поясным ножом и бросил на пол. Уже смелее откинул шкуру, открыв лежащую до пояса. Ее белые руки были сложены на груди, белые одежды сияли во тьме. Неподвижные пальцы ждали прикосновения этого кольца, чтобы в жилы хлынула солнечная кровь, оживила, наполнила теплом.
Забыв о зажатом в кулаке кольце, Огнесвет не мог оторвать глаз от ее лица. И чем больше смотрел, тем сильнее она завладевала его вниманием. Весь мир ушел куда-то далеко и растворился во тьме, осталась она одна, будто спящее солнце. Он словно впитывал взглядом каждую черту ее лица, в груди разливалось тепло. Это самое солнце зародилось и стало крепнуть у него внутри; с каждый вдохом он ощущал, как по жилам разливается огонь. Его потянуло к ней, все сильнее хотелось коснуться ее лица, ощутить ее кожу – должно быть, она нежна и прохладна, как тонкая полоска березовой коры.
Встав на колени возле ее изголовья, Огнесвет наклонялся все ниже. В душе вдруг родилась сумасшедшая радость: ведь именно его ждала здесь эта красота! Именно ему назначено пробудить ее к жизни и вывести на вольный свет! Пробудить любовь, которая дремлет во тьме, вывести солнце на небосклон, чтобы эта же красота озарила и согрела своими лучами весь мир.
Но для этого он должен передать ей тот огонь, который она же зажгла в его груди. Чувствуя, что сейчас способен согреть своим дыханием всю землю, Огнесвет наклонился и поцеловал ее сомкнутые губы.
И, еще не оторвавшись от них, ощутил, как она глубоко-глубоко вдохнула, втягивая тепло, которое он ей принес. Ее губы приоткрылись, дав ему ощутить теплую влагу ее рта, и тут ему ударило в голову: он забыл, где находится и зачем сюда пришел, чувствуя лишь мощное влечение к этой девушке.
Тут она окончательно проснулась, задушенно ахнула, вскинула руки, уперлась ему в грудь и попыталась оттолкнуть. Он поднял голову и увидел ее открытые глаза с черными в полутьме зрачками. Лицо это выражало величайшее изумление.
…Она смотрела и не понимала, проснулась или нет. Когда-то давно, еще дома в Крас-городке, к ней уже приходил этот сон: она уже видела этого парня, рослого и плечистого, такого похожего на Бранемера, но только без бороды и без седины в темно-русых волосах, с грубоватыми чертами лица, с прямоугольным лбом, даже на вид твердым
