обросшими непомерно большими мускулами и покрылись густыми темными волосами. Вместо нормальных ногтей на пальцах их рук и ног выросли когти. Из-под густой, закрывающей верхнюю часть лица шапки волос просвечивали горящие янтарно-желтые волчьи глаза, зубы во рту стали заметно длиннее и сделались острыми, как бритвы.
Члены военного совета были очень рады тому, что дикари отправились в бой. В лагере эти дети Дайрвудского леса грызлись между собой, рычали, скалили зубы, проще говоря, вели себя как рвущиеся в драку бойцовые псы. По мнению Оникса, эти Лесовики, как их называли, с самого начала, с момента своего появления в лагере, уже были достаточно дикими, свирепыми, кровожадными варварами. Но после загадочного ритуала в святилище они совершенно перестали походить на людей, превратились в самых настоящих зверей. С помощью старинной змеиной магии шаман Черное Сердце превратил своих соплеменников в нечто среднее между человеком и оборотнем, передал им часть звериной природы, которой обладают только верлорды. Как много после такого скрещивания в дикарях-метаморфах осталось от человека и как много прибавилось от волка, сказать было невозможно, ни о чем подобном раньше никогда не слыхивали. Лишь одно Оникс знал наверняка: добром эта затея не кончится.
Вскоре из тумана донеслись крики стурмландцев – это означало, что Лесовики-метаморфы обнаружили свою добычу. За свою жизнь Оникс не раз и не два слышал крики умирающих. Как правило, тот, кто идет в бой, заранее готов к тому, что ему, возможно, придется умереть. Он знает, что долгий-долгий сон может прийти к нему на кончике копья, под лезвием меча или ливнем стрел.
Это нормальная смерть, благородная и достойная настоящего воина. Но таких криков, как те, что донеслись из тумана, лорд-пантера не слышал еще никогда. Это были не крики боли, но дикие, истеричные вопли насмерть перепуганных людей. Как только Оникс подумал, что крики не бывают громче, чем эти, они усилились. Так кричать и вопить могут только люди, столкнувшиеся с ожившим, материализовавшимся кошмаром.
Вскоре наступавшие увидели первый труп – тело стурмландца лежало в грязи, разодранное в кровавые клочья, над которыми еще продолжал подниматься пар. С этого момента они не встретили ни одной живой души, а когда проходили между деревянными кольями, обозначавшими переднюю линию стурмландских укреплений, Оникс услышал за спиной короткий, довольный смешок короля.
– Славную мясорубку они устроили этим северянам, не правда ли? – сказал Лукас. – А мне говорили, что стурмландцы сделаны из более прочного материала, чем все остальные.
– Нет, они такие же, как все мы, – двусмысленно ответил Оникс, осторожно пробираясь вперед по снегу, внимательно вслушиваясь и осматриваясь по сторонам.
Новых криков из темноты не доносилось, уханья дикарей тоже. На месте недавнего боя было тихо и безлюдно, дикари Черного Сердца ушли, отозванные звуком рога, в который протрубил Лукас.
– Белый Медведь, ты здесь? – крикнул Оникс, останавливаясь на месте. Его голос эхом разнесся далеко над полем.
– Ты в самом деле надеешься, что он придет, любезный дядюшка? – спросил Лукас, но Оникс не обратил внимания на его слова и снова прокричал:
– Выходите, ваша светлость!
Оникс немного подождал, уловил какое-то легкое движение в тумане справа от себя, посмотрел в ту сторону, прищурившись, и снова заговорил:
– Давай встретимся в бою один на один, Генрик, верлорд с верлордом, и покончим с этой войной. Победишь меня, и я позволю остаткам твоей армии покинуть горы. Даю тебе слово. Проиграешь – пощады не жди. Тогда ни один стурмландец не уйдет отсюда живым. Думай и решай быстрее, даю тебе времени… сто вдохов!
Оникс покинул своих спутников, отошел направо и уходил до тех пор, пока до него из-за спины продолжал долетать свет факелов, которые держали в руках его охранники. Глаза лорда-пантеры быстро приспособились к полумраку, начали различать внутри призрачного, покинутого укрепления отдельные детали – булькающий на углях котелок, разбросанные на снегу тарелки и ложки, поскрипывающая на своих петлях раскрытая дверь деревянного барака. За дверью виднелась горящая на стене тусклая лампа, разбросанные на полу сапоги, плащи, оружие, брошенное солдатами из Айсгардена при попытке бегством спастись от дикарей.
Снаружи раздалось рычание, Оникс отошел от двери, заглянул за угол барака, увидел сквозь туман смутные очертания тела, которое уволакивают куда-то в темноту.
– Он не придет.
Это был подошедший к Ониксу король. Лорд-пантера отвернулся, чтобы не видеть мрачной сцены, разворачивавшейся в темноте за бараком.
– Придет, – сказал Оникс. – От этого зависят жизни его людей. Он отлично понимает, что их ждет, если не выйдет.
– Или снова вышлет вместо себя одного из своих… «дипломатов».
Лукас произнес это тем самым издевательским тоном, который так ненавидел Оникс.
– Никаких переговоров в моих условиях не предусмотрено. Я рассчитывал, что мы возьмем их измором, но этого не случилось. Возникла патовая ситуация, однако сегодня она разрешится.
– Разрешится благодаря моей помощи, которая обеспечила нам успех, дядя, – самодовольно заметил Лукас, пока они вдвоем возвращались к бастийцам, державшим зажженные факелы.
– Я намеревался начать генеральное наступление сегодня ночью независимо от колдовских штучек, которые вы проделали со своими дикарями, ваше величество. Погода и условия – идеальны для атаки. Я планировал, что вместе с дружественными мне бастийскими верлордами мы закончим сегодня с этой осадой, наступая при луне, которая будет светить нам в спину. Вы не можете недооценивать мощь моей армии, племянник. Совершенно не обязательно было посылать на штурм Черное Сердце с его собратьями, это только нарушило план операции. И мне это не нравится.
– Но и вы не можете теперь недооценивать возможности моих Диких Волков, дядя.
– Диких Волков? – насмешливо фыркнул Оникс. – Это так вы называете свою пародию на оборотней? Но ваши дикари больше похожи на взбесившихся дворняг, чем на вервольфов. Бешеные псы. Между прочим, вы играете с огнем, ваше высочество. Молюсь, чтобы эта ваша затея не погубила всех нас.
