мириадов капель росы.
– Красиво, – согласно пробормотал Ольм, с удивлением воззрившись на внезапно открывшуюся со стороны ценителя красот природы Дарину.
– Да не туда! Левее смотрите! Вон хата! Видите?
Когда до деревянного сруба оставалось не больше полусотни шагов, Гыд предостерегающе поднял ладонь:
– Послушайте – голоса… – Он перешел на шепот. – Там не спят.
Отсюда уже отчетливо были видны огоньки двух ламп в окошках домика.
– Ведьминские глаза светятся, не иначе. – Дарина сплюнула. – Может, мне отсюда повертать стоит да к Шелесту податься? Не охотница я до таких забав, чтоб считай до петухов еще к хвостатым бабам соваться…
Спешились они почти у самого крыльца. Саммар два раза стукнул в двери.
– Наверное, тебя не слышат. – Дарина спрыгнула с седла и подошла к носилкам. Два стоявших рядом коня, гнедой Гыда и вороной как смоль жеребец Годэ, были связаны за кольца упряжи с тем, чтобы расстояние между ними сохранялось в полтора локтя.
Между лошадьми были закреплены носилки, состоявшие из двух жердей, связанных арканом, идущим от одной к другой палке, несколько раз пересекающим сам себя крест- накрест, в виде сетки. На нее были натянуты два плаща. Третий укрывал Годэлиска от подбородка до пят кованых сапог из темно-коричневой вывернутой кожи.
Рина бросила на носилки быстрый взгляд.
– Какой он мертвенно-бледный, ужас просто!
– Сплюнь! Тоже мне, нашла слово – мертвенно… Это поэтому ты ни разу к Годэ не подошла за все время? – скривился Гыд, который на протяжении всего времени вел под уздцы обеих лошадей. Он изо всех сил старался, чтобы их шаг доставлял минимум дискомфорта раненому. – Верный боевой товарищ… Не переживай, эта бледность не заразна.
Дарина фыркнула.
– Мне, по-твоему, следовало омыть слезами его раны, и у него бы все прошло? Зачем мне подходить к нему? Шелеста было довольно. А я не монах, не знахарка… – Она перевела взгляд на Саммара. – А ты стучи громче, тебя и мыши не испугаются.
– А нам как раз не надо, чтобы нас боялись. – Ольм прошел вперед. – Пусти-ка… – толкнул плечом, открывая дверь: – Добра в дом ваш! Добра и света!
Полог, отгораживающий сени от остальной части дома, был откинут. Холст домотканой материи скручен и протянут за провисшую под потолком веревку.
– Надо же, – сказала выглянувшая из-за мужского плеча Дарина, – блинчики жарят. Поутру, как мамка моя…
На углях печи стояла огромная сковорода, на которой, распластавшись в шипящем масле, поспевал блин.
Хозяйка перевернула его, подцепив за край плоской деревянной лопаткой, и только потом перевела взгляд на вошедших. Бегло осмотрев перешагнувших ее порог мужчин, она вопросительно подняла одну бровь.
Вторая женщина сидела за дощатым, врытым в землю столом. Совсем молоденькая, растрепанная со сна, с перепачканными в сметане пальцами. За щеками блин, на губах масло, а в глазах – испуг. Она инстинктивно прикрыла руками свой большой круглый живот и тихо произнесла:
– Ой, мама…
Ольм поднял перед собой две открытые ладони:
– Мы пришли с миром.
Старшая женщина хмыкнула, бросила блин на тарелку, отставила сковородку и вытерла руки о передник.
Она была достаточно высока и широка в плечах, чтобы ее фигуру можно было назвать статной. Просторная рубаха уходила в прихваченную на талии фартуком юбку до пят. Темно-русые волосы заплетены в косу, бегущую змейкой промеж лопаток до самого пояса. Голова была покрыта светлой безузорной косынкой, которую удерживал резной серебряный обруч шириной в палец. По вискам с двух сторон спускались, продетые одно в другое, три плоских кольца. Верхнее, самое большое, закрывало собой всю поверхность виска, второе, меньше его почти вполовину, третье, самое маленькое, постоянно прикасалось в своем движении к скулам берегини.
Свет, попадая на кольца, преломлялся, кружа по внутренней стороне теплыми бликами.
– Добра и света… Давненько я такого обращения не слышала. И вам рассвета доброго, – сказала она. Саммар заметил, как поблескивают в свете масляных ламп ее резные височные кольца. – Ну рассказывайте, с чем пришли в такую рань.
Саммар кашлянул, прочищая горло:
– Раненый у нас. Во дворе у хаты. На носилках.
– Раненый? Поножовщина спьяну? Или нарвался на вилы, сигая с чужого сеновала? – Женщина омыла руки в тазу и плеснула на ладони мутную жидкость из бутылки. – Хотя, в сущности, какая разница…
«Горилка, – подумал Саммар, потянув носом воздух. – Перцовая».
– Оденсе, – вдруг позвала девушка. Берегиня обернулась и проследила за ее взглядом. Та не отрывала глаз от обвешанных оружием мужчин.
– Не бойся нуждающихся в помощи твоей. – Она стряхнула с кончиков пальцев капли. Те вспыхнули, упав на угли. – Возьми лампу. – Саммар послушно выполнил просьбу. – Мне нельзя пачкать рук. Криуса, девочка, побудь в спаленке. Не надо тебе видеть того, что далее произойдет. Пойдемте. Почему не занесли сразу? Хотя, к лучшему…
Ольм предупредительно распахнул и придержал перед берегиней дверь. За ее спиной он сделал быстрый знак Гыду, стоящему у носилок. Тот осторожно сдвинул край
