воображение ценителей женской красоты.
Репертуар восходящей звезды был своеобразный и немного непривычный уху местных меломанов, под аперитив готовых слушать всё, что поют. Но отзывались о музыкальных вечерах с Марией Хосе Агилар в самых восторженных тонах.
Она была рада успеху: плата за концерты вполне покрывала её насущные потребности.
Тихая слава и известность в кругах не самых богатых хозяев вечеринок Бу-Айса вполне устраивали молодую мать. Мария не мешала эстрадникам-олимпийцам, и те позволили ей быть. Талант сеньоры Агилар был очевиден всем, кто хоть раз побывал на её концертах, но она спокойно довольствовалась скромной нишей «домашней певчей птички», и мэтры большой сцены благополучно не замечали певицу. А Мария делила себя между маленькой Евой и песнями, посвящая музыке очень много времени и проявляя талант незаурядного аранжировщика.
После года музыкальных вечеринок её неожиданно пригласили петь для офицеров Армии Моря.
Над интерьером концертного зала поработал нездешний дизайнер, ностальгически украсивший сцену в стиле Зала Зрелищ подводников.
Вид этой сцены глубоко взволновал Марию, так, что перехватило в горле и потребовалось усилие, чтобы снять спазм и успокоиться перед выступлением.
Она вышла к зрителям и запела.
И с первых мгновений поняла, что лучшей публики у неё ещё не было.
Зал замер, а потом разразился громом аплодисментов.
И она снова пела.
На сцену сыпались пёстрые прямоугольники визиток. Мария не успевала их рассмотреть, видела лишь, как в прямоугольниках поворачивались лица владельцев или аватарки.
Ей стало весело, она рассмеялась и грациозно помахала залу рукой.
Тексты песен Агилар своей лёгкостью неуловимо напоминали пинап-картинки, бесхитростные и милые наборы слов. Но в последней строфе содержание песенки неизменно менялось, становилось двусмысленным и глубоким. Так же менялась интонация певицы, и зрители ревели от восторга, понимая, что всё, о чём им пели, – на самом деле лишь прелюдия, намёк к тому недосказанному, что так и осталось за текстом. Мелодии, которые предпочитала Агилар, мягкой мелодичностью и гармоничными ладами резко контрастировали с тем, что звучало вокруг. Она подбирала репертуар как будто в пику моде: на всех сценах господствовала более жёсткая, построенная на чётких пульсирующих ритмах, речитативах и бесконечных повторах одной и той же темы музыка.
И аплодисменты не стихали.
Проведя два года среди внешних, Мария научилась замечать инаковость людей Моря: едва заметная, она скрывалась в мелочах, в нюансах. Но главным было то, что подводники не имели ничего общего с образом, который культивировался в Надмирье. Из разговоров доктора Свенсена и Лукреции Фольк Мария знала причину такого отношения.
Первое Погружение восприняли как катастрофу – а иначе и быть не могло, ведь на Суше долгие тридцать лет считали погибшими всех, ушедших тогда под воду.
А новое потрясение земное человечество пережило, когда состарившиеся авантюристы и их дети обнаружили себя, явившись из недоступных морских глубин в блеске величия и могущества процветающей цивилизации. Подводников стали подозревать в том, что первое их поколение намеренно изолировалось от остального человечества. Вспомнили и причину погружения: чуждая миру, не прижившаяся на Суше идея церебрального сортинга, жесткой селекции человеческого материала, – так это преподносили.
Подводники тоже были виновны в возникшем напряжении – они не скрывали свою отстранённость. Суша их уже не интересовала. Просторы неба и моря, да, пожалуй, удивительный, поражавший воображение животный мир планеты, – вот ради чего люди Моря поднимались на поверхность.
Даже самые здравомыслящие умы планеты в то время не потрудились задаться вопросом, каким испытанием стало для первопоселенцев выживание в замкнутых глубинных коконах, обернувшееся тремя десятилетиями добровольной каторги. И всё ради нового поколения, первого поколения народа Моря, полностью прошедшего сортинг, окружённого заботой и пристальным вниманием, – ведь крах эксперимента одновременно стал бы крахом самой смелой идеи, осуществлённой земным человечеством. Поколение первых, рождённых в океанских глубинах, заслуживало того, чтобы застать не убогий лабораторный быт, но настоящий мир: замкнутый в себе самом, но полный великолепных возможностей и, более того, полный красот и чудес. Во имя этой великой мечты первопоселенцы работали с упорством и одержимостью фанатиков. Они отринули всё, что оставили на поверхности. Они разрешили себе забыть прежнюю жизнь и разлюбить всё, что любили когда-то на земле. И победили, проиграв лишь в одном: их дети стали особым народом и уже не принадлежали Надмирью.
С той поры прошло двести лет. Семя взаимного непонимания дало обильный урожай: на всех континентах представления о людях Моря обросли несусветными вымыслами. Даже тесный контакт во время военных стычек не разубедил внешних в том, что мир, населённый мутантами, посылает на поверхность только избранных красавцев, рождённых от украденных в Надмирье женщин.
Мария подумала:
«Нелепость, но в Аргентине многие всерьёз верят, что на самом деле рифы населены согбенными уродцами, да ещё маньяками-зомби – жертвами раннего воздействия на мозг. А на самом деле эти люди красивы, они по-настоящему фантастически красивы. Это ревность Суши к Морю… Но мне-то как быть?.. Какими глазами смотреть на них?..»
Её публика выражала свои эмоции ещё и синхронным движением обеих рук, похожим на часть затейливого танца. Мария решила забыть давний совет Лукреции насчёт левой руки, и ей легко удались замысловатые жесты людей Моря.
Зал был в восторге.
