– Ма-ри-я!!! – скандировали офицеры, непосредственные, как мальчишки.
– Ма-ри-я-лю-бовь!!!
Саксофонист приближался к Агилар, галантно подавал карточку из падавшего к ногам дождя пластиковых визиток и, как и положено истинному портьерос, успевал шепнуть на ушко ничего не значащую чепуху. Златокудрый, с золотым саксофоном, эффектный в белом костюме, он преследовал свои цели на её концерте, откровенно рисуясь перед публикой.
На одном протянутом ей прямоугольнике Мария краем глаза успела прочитать: «Вуди Кольвиц, офицер. Позвони, душа моя!» Попался портрет мужественного парня в боевом экзоскелете с откинутым забралом. Дальше шли просто игривые намёки на продолжение знакомства, вписанные внутри виньеточного пульсирующего сердца.
Саксофонист был навязчив в своей галантности.
Карточки сыпались дождём.
Мария улыбалась шикарному саксофонисту, зрителям, музыкантам, ведущему; снова златокудрому позёру с саксом, слала воздушные поцелуи Лукреции с Евой на руках за кулисами…
Она была возбуждена, взволнованна, счастлива.
Когда она, уже уставшая, но наэлектризованная волнами восторга, исходившими от зрителей, предложила слушателям выбрать между своей песней и песней подводников, весь Зал Зрелищ, в котором к тому времени были заняты все проходы и люди стояли в дверях, заволновался:
– «Колыбель»! «Колыбель»!
– Хорошо, – кротко сказала Мария.
И улыбнулась одному: офицер Армии Моря сидел за ближним столиком и весь вечер не спускал с неё взор. И она ясно читала эмоции на благородном лице, в наметившейся глубокой межбровной складке, в крыльях носа, трепетавших, как только к ней подходил красавчик саксофонист, в выразительных глазах, опушённых густыми ресницами и оттого казавшихся темнее, чем были на самом деле…
Сердцем Мария чувствовала нечто большее, чем интерес к её песням.
Мужчина запоздало спохватывался, когда зал уже взрывался аплодисментами, он наблюдал, он был внимателен… Не считая нужным аплодировать вместе со всеми, он воздел к ней руки. Подался вперёд, просительно покачал головой, не сводя с неё пытливых глаз, словно приглашая…
И Марии захотелось шагнуть со сцены.
Её сотрясла чувственная дрожь. Ей захотелось на колени к этому мужчине – к нему одному. Он был один в поле её зрения, рисуясь даже на полуопущенных веках: в своём тёмном кителе с отороченными серебром погонами и серебряными галунами. В длинной хакама, образующей особенную, ценимую художниками пластику мелких складок и заломов ткани на широко разведённых, как у всех сидящих мужчин, бёдрах.
Мария приказала себе отрезветь, вспомнить, что стоит на сцене и принадлежит каждому слушателю и никому отдельно.
И отвела взор от офицера Армии Моря.
– «Колыбель»! «Колыбель»! – просил зал.
…Она долго и тщательно готовила фонограмму и репетировала «Колыбель» – малый гимн всех подводников, который увидела в одном журнале.
Статью о подводных жителях предваряла фотография изящной, как фарфоровая фигурка, журналистки. Девушка описывала жизнь в Подводных Колониях.
Необъяснимая тоска овладела Марией.
«Утонуть», – сказала она себе, ещё раз убедившись, что после двух лет, проведённых в Бу-Айсе, это слово окончательно потеряло свою слезоточивую силу, но по-прежнему вызывало ностальгическую грусть.
Выплакаться не удалось. Слёзы принесли бы облегчение, но слёз не было.
Мария, раздумав читать, медленно закрыла журнал. Ей не хотелось знать, как живут люди в немыслимой океанической глубине: не чувствуя напряжённого, почти осязаемого воздуха, меняющегося в зависимости от времени года, полного, как волшебный сосуд, запахами и звуками, холодной моросью или влажными испарениями, остужающего или тягостно-вязкого в жаркую пору; они там незнакомы с бесконечностью здешних пространств, с великолепием этой вечно и буйно цветущей земли, пусть даже в коросте ветшающих городов и заводов.
Она прочитает журнал потом.
Эмоциональная перегородка, искусственная, без сомнения, – она это понимала, – с неведомой целью поставлена кем-то между Марией сегодняшней и её недавним прошлым. Так поступают с больными, пережившими катастрофу. Но какой была её катастрофа, Мария не знала. Сейчас казалось, что прошлое – плод её больного воображения и на самом деле она рождена и всегда жила в Надмирье. Только не здесь. Не в Аргентине…
Но статья неизвестной фарфоровой девушки снова напомнила о себе. На обложке тёмно-синего цвета золотыми буквами выведен текст песни подводников и к нему ноты. Мария пробежала глазами по строкам. Слова легко наложились на мелодию. Не в силах отвязаться от мелодии, прокручивавшейся в голове и мешавшей работать, она решила включить «Колыбель» в свой репертуар. Это всегда помогало избавиться от навязчивого мотива.
Сейчас впервые выпал случай исполнить эту таинственную песню.
Мария продекламировала начало:
– «В материнских ладонях Великой Глуби…»
