Я смотрю в зеркало.
Какого черта? Зачем я нужен ему голый?
– Если ты хотел что-то сделать, надо было делать, пока у тебя была машина. Теперь ты мой. Раздевайся. И не заставляй меня повторять, иначе получишь еще. Наешься крови.
Я расстегиваю ремень.
Расстегиваю серую толстовку, вытягиваю руки из рукавов.
Остается последняя надежда. Он в маске, а значит, не хочет, чтобы я видел лицо. Если б планировал убить, его бы это не беспокоило. Он не опасался бы, что я смогу его опознать.
Ведь так?
Расстегиваю рубашку.
– Кроссовки тоже?
–
Разуваюсь. Стягиваю носки.
Снимаю слаксы и трусы.
Теперь вся моя одежда лежит кучкой на переднем сиденье.
Я чувствую себя совершенно беззащитным.
Нагота неуютна.
Постыдна.
Уж не попытается ли он изнасиловать меня? Не к этому ли все сведется?
Он кладет между сиденьями фонарик.
– Выходи из машины, Джейсон.
Я ловлю себя на том, что ощущаю салон «Линкольна» как своего рода спасательную шлюпку.
Пока я здесь, он меня не убьет.
Не захочет устраивать здесь бойню.
– Джейсон.
Дыхание сбивается, не хватает воздуха, в глазах темнеет.
– Я знаю, что ты думаешь, – говорит похититель. – И мне ничего не стоит разделаться с тобой в машине.
– Чушь, – выдавливаю я, задыхаясь от нехватки кислорода и чувствуя, что теряю сознание. – Ты не захочешь пачкать кровью салон.
Прихожу в себя – он подхватил меня под мышки и стаскивает с сиденья. Бросает на землю. Я сажусь, жду, пока прояснится в голове.
Вблизи озера всегда холоднее, и сегодня – не исключение. Ветер кусает обнаженное тело, уже покрывшееся гусиной кожей.
Тьма здесь такая, что звезд на небе впятеро больше, чем в городе.
Голова гудит. По щеке стекает свежая струйка крови. Но боли не чувствуется – организм закачал в кровь изрядную дозу адреналина.
Незнакомец бросает на землю один фонарик и направляет луч другого на рассыпающееся строение, которое я видел, когда проезжал ворота.
– После тебя.
Я подбираю фонарик. Поднимаюсь. Делаю шаг к зданию, наступая на мокрую газету. Обхожу смятые пивные банки, поблескивающие под лучом осколки стекла. Приближаясь к главному входу, я представляю эту заброшенную парковку в какую-то другую ночь. Начало зимы. Темно. Завесу падающего снега разрывают синие и красные вспышки. На развалинах толпятся детективы. Тут же разыскные собаки. Полицейские осматривают мой труп – голое, разложившееся тело. Патрульная машина перед моим городским домом на Логан-сквер. На часах два ночи, и Дэниела открывает дверь в ночном халате. Меня нет уже несколько недель, и в глубине души она понимает, что я уже не вернусь, и думает, что сжилась с этим страшным фактом, но, видя перед собой молодых полицейских с суровыми лицами, видя снежную пыль на их плечах и фуражках, которые они почтительно держат в руках, она чувствует, как внутри ломается что-то, остававшееся до сих пор целым. Колени слабеют, силы покидают ее, и она опускается на коврик перед дверью. За спиной у нее по скрипучим ступенькам спускается Чарли – у него усталые глаза и растрепанные волосы. «Это насчет папы?» – спрашивает он.
Мы приближаемся к зданию, и на темных кирпичах над входом проступает поблекшая надпись из двух слов. Все, что мне удается разобрать, это «…КАГО ЭЛЕКТРО…».
Похититель толкает меня в пустой проем.
Луч фонарика пробегает по вестибюлю.
Мебель рассыпалась, остались только металлические каркасы.
Старый кулер.
Остатки костра.
Порезанный спальный мешок.
Использованные презервативы на покрытом плесенью полу.
