В конце дня, ближе к вечеру, появляется Лейтон.
На этот раз мы идем к лестнице, но не поворачиваем к лазарету, а спускаемся на подуровень два.
– Планы немножко меняются, – сообщает Вэнс.
– То есть томографии не будет? – уточняю я.
– Сегодня – нет.
Мы направляемся в помещение – конференц-зал, – где я уже бывал и где Аманда Лукас пыталась провести дебрифинг сразу после моего появления у куба. Приглушенный свет.
– Что происходит? – спрашиваю я.
– Садись, Джейсон.
– Не понимаю…
– Садись.
Выдвигаю стул. Лейтон садится напротив.
– Слышал, ты просматриваешь свои старые файлы.
Я киваю.
– Припоминаешь?
– Не совсем.
– Плохо. Очень плохо. Я надеялся, прогулка в прошлое поможет. Высечет, так сказать, искру.
Вэнс выпрямляется.
Стул под ним скрипит.
В зале так тихо, что слышно, как под потолком жужжат лампы.
Лейтон пристально смотрит на меня.
Что-то не так.
Что-то случилось.
– Лабораторию «Скорость» мой отец основал сорок пять лет назад. В те времена многое было по-другому. Мы создавали авиационные двигатели – реактивные и турбовинтовые. Работали по большим контрактам, правительственным и корпоративным, а чисто научными исследованиями занимались мало. Сейчас нас здесь двадцать три человека, но одно осталось неизменным. Эта компания была и есть семейная. Источник нашей силы – полное и всеобщее доверие.
Вэнс поворачивается и кивает.
В зале загорается свет.
За перегородкой из дымчатого стекла виден небольшой зал, как и в первую ночь заполненный людьми. Их там человек пятнадцать-двадцать.
Только на этот раз никто не стоит и не аплодирует.
Никто не улыбается.
Все смотрят вниз, на меня.
Смотрят серьезно, даже хмуро.
Напряженно.
На моем горизонте появляется первое облачко паники.
– Зачем они здесь? – спрашиваю я.
– Я же сказал. Мы – семья. Мы сами расхлебываем, сами за собой прибираем.