рабочем кругу, он испытывал пренебрежение и даже какую-то злобу. Знание того, что эти самые «димократические» баре уже через час вернутся к своей роскошной и ленивой жизни, смоют с себя грязь, запах и даже воспоминания о тех, кто был рядом, приводило его в холодную завистливую ярость.
Барышня дернулась.
Сенька, уже не таясь, снова сунул руку вперед, просунув ее под мышками девицы – и с силой сдавил упругую грудь. Барышня дернулась и тоненько пискнула. Сенька осклабился – стыдно орать, боится признаться, что ее, такую белую и чистую, лапает какой-то грязный мужик? Он сдавил еще раз и убрал руку так же молниеносно, как и просовывал. Не время сейчас портить пальцы. Они ему еще пригодятся.
Лиза чувствовала, как ее уши жарко пылают. Правая грудь болезненно ныла и пульсировала – ее сдавили так, что девушке на мгновение показалось, что грудь вот-вот лопнет и протечет вниз, на землю.
Она тихонько всхлипнула.
– Дядя, – дрогнувшим голосом робко позвала, обращаясь в никуда. – Дядя, помогите…
Сенька почувствовал, как чьи-то тонкие гибкие – точь-в-точь как у него! – пальцы шарят по его телу, ощупывая бока и бедра, вкрадчиво, практически неуловимо касаясь одежды. «Содомит, что ли?» – брезгливо скривился Сенька. Он слыхал о таких барских замашках и игрищах, но никогда не видел и тем более не собирался испытывать их на себе.
Пальцы, мелко перебирая, пробежали по его боку, а потом ловко юркнули в карман. «Ловкач!» – с чувством какого-то облегчения подумал Сенька. Мир встал на свои места – его попросту хотел ограбить такой же вор, как и он сам. Ну что же, тогда наказание не замедлит последовать.
Сенька терпеливо дождался, стараясь не подавать виду, когда рука проникнет в карман полностью. Его рубаха была оттянута вниз подшитым к поле мешочком, в котором он и прятал часть наворованного, но со стороны тот лоскут было и не распознать. Ловкач, видимо, был обманут этой тяжестью – он нащупал туго натянутую ткань, но решил, что причина находится в обычном кармане. И сейчас он недоуменно шарил в нем, все больше и больше выдавая себя хаотичными движениями.
Быстрым рывком Сенька прижал локоть к боку, вдавив тот в чужую руку, аккурат в ямочку на кисти. За спиной зашипели, и рука задергалась. Сенька криво усмехнулся – о, он знал, как болезненно то место!
Он надавил еще, чуть проворачивая локоть. Раздался хруст, и чужая рука обмякла. Сенька ослабил давление, рука выскользнула из тисков – и за спиной кто-то тяжело заворочался, затопал, забранился, требуя выпустить его.
Сенька снова мстительно хмыкнул – судя по всему, неудачливый ловкач сбегал с поля, баюкая на весу изуродованную руку. Сейчас ему нужно было как можно скорее показаться лекарю; если промедлит, может так навсегда и остаться со скрюченной кистью.
Ну что же, день складывается как никогда удачно.
Мишка видел спины, затылки, шеи, рубахи, штаны, котомки, слышал прерывистое дыхание и невнятное бормотание. Люди кряхтели, вытирали пот со лба, ругались на толчки соседа и сами толкали в ответ. Вот какой-то мужик внезапно развернулся и, пуча шалые глаза, расталкивая остальных, бросился назад, к лесу, таща за собой упирающуюся бабу.
– Не к добру это, – бормотал он, топоча мимо Мишки. – Не к добру.
Его глаза, слова и весь вид напугали Мишку, запустили в сердце червячок сомнения. Людей так много, а он, Мишка, такой маленький… хватит ли у него сил, сдюжит ли, сможет ли отбить себе гостинец? Он бросил взгляд вслед мужику. Широкие плечи и пудовые кулаки заставляли людей расступаться – с некоторой, к слову, радостью, ведь им освобождалось аж два места, – а размахивавшая свободной рукой недовольная баба еще некоторое время не давала толпе сомкнуться. Может быть, нырнуть в их след, как в вспаханную борозду, и тоже покинуть Ходынку, вернуться домой? Но как же гостинец? Как же пряник? И бездонная кружка? И горсть орехов и изюму? Как же мама, тятька и мелкота?
Мишка растерянно топтался на месте, захваченный хороводом и борьбой своих нехитрых детских мыслей. Он то делал нерешительный шаг вперед, то снова отшатывался назад, не зная, как ему поступить.
Мужик с бабой скрылись из виду, борозда схлопнулась – и толпа тяжело поползла вперед, увлекая за собой Мишку.
Чья-то тяжелая нога наступила на Сенькин сапог, больно придавив пальцы. Вор злобно охнул, ткнул кулаком в спину неловкого увальня и попытался выдернуть сапог из-под чужого веса. Что-то хрустнуло в районе подметки, и ступню охладила затекшая в обувку жидкая грязь.
Сенька поморщился от досады и негромко выругался. Сапоги было жалко – хорошие, кожаные, крепкие. Они достались ему совершенно случайно, можно сказать, оказались подарком судьбы. Месяц назад Сенька, плутая по лесу и стремясь запутать толпу мужиков, которые с чего-то решили, что это он увел у них пару коней, – чем заниматься Сенька считал ниже своего достоинства! – выбрался к какому-то поросшему ряской болоту. Судя по тому, что идти по нему можно было относительно спокойно (нога проваливалась не более чем по щиколотку), болото давно уже изжило себе и медленно умирало, превращаясь в сырую и рыхлую поляну. Так что Сенька – конечно же, перекрестившись и поцеловав наудачу ладанку, – рискнул сократить путь и двинуться по нему.
И вот там-то ему и улыбнулась удача.
