Страшно.
Пути назад все равно уже нет.
И все равно страшно.
Она зажмурилась и рванула серьгу.
Боль была несильной и короткой. Мия открыла глаза, поглядела на окровавленную сережку в своих руках и, размахнувшись, с неожиданной злостью зашвырнула ее в угол.
– А вот это ты зря, – раздался голос от окна. – Она нам еще пригодится.
Мия вздрогнула, но тут же взяла себя в руки, узнав голос.
– Как ты сюда попал?
– Для тануки не существует запоров, если за дверью его ждет красавица. – Дайхиро спрыгнул с края окна, на котором сидел последние десять минут, наблюдая за действиями девушки, медленно обошел ее по кругу и, наконец, остановился рядом, склонив голову.
– А хорошо, – объявил тануки. – Что я говорил, Мия-чан, из тебя получится отличный мальчик. Когда мы закончим.
– Когда я переоденусь? – уточнила Мия.
Теперь, когда все мосты были сожжены, ею вдруг овладел хмельной веселый кураж. Задуманный побег перестал пугать неизвестностью, превратился в увлекательное приключение. Есть цель, есть мужчина, к которому Мия стремится всей душой, есть верный друг рядом и злые враги за спиной. И дело только за ней: если Мия не струсит, не сдастся, то все преодолеет и получит награду.
Как в сказках.
– И переоденешься тоже. – Тануки упал на четвереньки и зашарил под столиком, куда отлетела сережка. Мгновением позже он вскочил, победно потрясая добычей.
– А ну намыль-ка голову, Мия-чан, – велел он. – Постригу тебя в монахи.
Утром следующего дня «квартал ив и цветов» через ворота покинули двое. Рядом с низеньким толстым монахом шагал юный послушник в скромных серых одеждах. Выскобленный почти до зеркального блеска незагорелый череп юноши намекал, что тот принял постриг совсем недавно. Лицо его было вымазано в саже, словно он чистил переносную жаровню от копоти, а потом так и не удосужился умыться. Тем не менее по-девичьи нежные черты невольно притягивали к себе взгляд даже под слоем грязи.
– Что, монах? – гоготнул стражник на входе в квартал. – Никак наших девок ходили тискать? Так-то ты следуешь учению?
– Вовсе нет! Мы провели здесь ночь с самыми благими намерениями, – жарко возразил толстяк. – Сей юноша плохо представляет, как коварны и опасны могут быть женщины. Я обязан был показать ему соблазн, чтобы при встрече он узнал его в лицо.
Стражник заржал и высказал непристойное предположение, как именно монах знакомил послушника с опасностью, проистекающей от женского рода. Лицо юноши под сажей заалело, он опустил взгляд и уставился на грязную лужу за стеной.
Монах воздел палец вверх и надулся от важности:
– Сразу видно, как мало знаешь ты об учении Будды, мой друг. Значимо не само действие, но неомраченное состояние ума, в котором его совершаешь. Клянусь своим завтраком, что нынче мой ум не был искажен страстью, когда я касался женщины. А ежели так, то это и не нарушение вовсе.
Мия слушала его и переминалась, внутренне обмирая от ужаса. Ей казалось, что на них все смотрят. Что вот-вот ее узнают, несмотря на обритый череп и мужскую одежду. Как раздастся над ухом крик «держи беглую», и что тогда?
Самураю скучно, хочется поболтать, но отчего медлит Дайхиро? Почему продолжает благодушно препираться с караульным, а не пошлет его десятой дорогой и не уйдет? Боится вызвать подозрение излишней спешкой?
Вот он – выход, такой близкий и недоступный.
Она бросила умоляющий взгляд на тануки, но тот его как будто не заметил.
И тут раздалось уже знакомое «смир-р-рно!» Распинавшийся стражник оборвал свою речь на полуслове и вытянулся.
Сквозь ворота хромал зловредный вчерашний лейтенант.
Мия съежилась, втянула голову в плечи, ощущая себя голой, несмотря на одежду. Вот-вот лейтенант глянет пристально на ранних пташек и заметит под мешковатым кимоно туго забинтованную девичью грудь или еле заметный свежий шрамик на мочке уха.
Лейтенант смерил монаха и послушника осуждающим взглядом.
– Чего встали? Пошли, пошли отсюда! С-служители Будды… – И, утратив интерес, повернулся к караульному: – И это – воин сёгуна? Надежда и опора Оясимы?
Тануки и Мия резво припустили через открытые ворота под вопль хромого лейтенанта: «Ну кто так стоит? Живот втяни!»
Дорога из столицы слилась для Мии в одно сплошное мельтешащее пятно. Запомнился только постоялый двор, где тануки договаривался с владельцем подводы, чем вызвал изрядное недоумение и самого купца, и других путешественников. Дороги Оясимы неспокойны, но кто станет грабить монахов? Денег у них нет, а убийство святого человека серьезно отягощает карму.
Перед тем как покинуть столицу, оборотень сунул сережку Мии в седельную сумку почтового курьера и вслух пожелал стражникам долгих поисков.
Потом были три дня пути. Ветер гнал по дороге лепестки отцветшей сакуры, швырял Мие под ноги. Всего три недели назад девушка проделала этот же путь от Идогамы до
