когда никто и не пытался окунуться в магическую тень. Или вот как сейчас, не желал раскрываться перед сумеречным зрением Иного, зато заполонил все пространство вокруг треском и шорохами, словно Никита слушал старый транзистор, потерявший нужную частоту.
– …бабушка, помоги, век благодарна буду. Не хочу я там больше работать, страшно мне, – донеслось до него сквозь вату в ушах.
– Какая я тебе бабушка? Бабушка у тебя нынче – Юлька Хохленко, вертихвостка старая, в начальство выбилась… Увольняйся, коли страшно, чего тут ведьмовского да мудреного?
– Так меня туда через Дневной Дозор оформляли! Юлия Тарасовна и слушать ничего не хочет.
– А чем раньше думала? Зачем устраивалась?
– Думала, деньги хорошие, а мне просто детишек Темных надо отбирать среди прочих, и лафа, как в «Артеке». Мне девчонки рассказывали. А в этом «Уютном доме» что-то такое… Недавно туда комиссия приезжала, Темный маг заходил… Силища такая, ка-ак глянул на меня, голова закружилась и сердце в пятки ушло. И еще вот тут закололо. Не хочу я больше туда. Да лучше б я в Москву вообще не приезжала!
– А ну-ка тс-с! – сердито шикнула старуха и тоже замолчала.
Никита перестал дышать. О том, чтобы продолжать подслушивать, и речи быть не могло, но теперь он хорошо представлял, у кого в гостях оказался. Еще бы ноги отсюда унести. Только как это сделать, когда ты встать не можешь без того, чтобы рваные края ран снова не разошлись под бинтами?
– Ну, что, очнулся, Светлый? – ворчливо спросили из-за видавшей виды ширмы, и, скрипя колесиками по обшарпанному линолеуму, она отъехала в сторону.
Над лежащим Никитой возвышалась Алевтина Терентьевна Картузова. За ее спиной, отгораживая противоположную часть комнаты, виднелась точно такая же ширма, только вместо растрескавшегося пластика обтянутая зеленой клеенкой, а весь угол у входа был заставлен невысокими широкими кадушками с землей. В них росли крапива, конопля, и, невзирая на сезон, цвели красные маки. Резные листья крапивы дрожали, потревоженные движением воздуха. На линолеуме вокруг кадушек виднелись грязные потеки и разводы.
Такого помещения в квартире старухи Сурнин не помнил. Похоже, ведьма прикупила соседнюю однушку и прорубила туда вход из собственного коридора, тщательно скрыв от посторонних глаз тайную комнату. Пролом в стене, сквозь который она вошла, курился Тьмой – на нем висело какое-то мощное защитное заклинание. От одного взгляда в ту сторону Никита снова чуть не потерял сознание и поспешно отвел глаза. Тут его взгляд упал на стул с одеждой, и он сообразил, что лежит перед старой каргой в чем мать родила.
– Ишь, неиспорченный какой, – мерзко захихикала ведьма и бросила ему скомканную простынку. – А вроде чую, что не девственник… Не женат, что ли?
– Же… Женат… – просипел Сурнин, кое-как накинув простынку. Губы, растрескавшиеся от жажды, еле слушались.
– Вот так сразу – и женат? Погулять не захотел, молодой ведь еще, – усмехнулась ведьма.
– На тебя… не угодишь.
Старуха уселась на стул с одеждой, пожевала отвисшими губами и зыркнула на пациента из-под набрякших век неожиданно ясными глазами. Словно сама сказочная старина пронзила его взглядом сквозь многие века. И рыжеволосая полногрудая красотка с огненной метлой в руках расхохоталась прямо в лицо.
А он-то думал, что двести девяносто шесть лет, которые прожил на свете вампир-гастролер, это немало… Его изогнутые когти рассекли душный воздух, заставив Никиту снова закрыть глаза.
– Что, и дети есть? – настойчиво спросил кто-то, спугнув видения и не отпуская его в глухое забытье.
– Н-нет…
– А чего так? Ваши целительницы забыли, как бесплодие лечить? Так приходите, недорого возьму. Со Светлыми не всегда получается, да как наперед скажешь.
В голове у Никиты мгновенно прояснилось, стоило ему представить Настю в руках Алевтины Терентьевны. Он чуть не ляпнул вслух: «А и были бы – не признался, чтоб такие, как ты, их во Тьму не увели».
– У меня жена чайлд-фри… – с вызовом сказал он. – А-а!
Старуха сунулась рукой прямо в рану, но боль была терпимой, не то что накануне.
– Чалда… кто? – переспросила ведьма.
– Детей не хочет.
– Так ты побей ее разок, фрю свою, на кой ляд такая баба сдалась, – безапелляционно посоветовала старуха. – Понапридумывают… Вот что я тебе скажу, Светлый. Оборотня с вампиром не трогай, не то хуже будет – должники они мои. С тебя ничего не возьму, ваши Светлые побрякушки мне без надобности. Времени дам час. Не успеешь уйти – пеняй на себя.
– А… как же я…
– Так ты, друг сердечный, не Иной, что ли? Может, дурачок али рангом не вышел? Тьму я из тебя всю вытянула, а Светом лечить, уж прости, не обучены. Сам справишься.
Она встала, порылась в карманах растянутого жилета, затем в карманах халата, напяленного под жилет, и извлекла на свет старинные песочные часы в резной рамке красного дерева. По пузатым колбам, разделенным узким перешейком, обнимая стекло игрушечными лапками, вилась золотая ящерица. Алевтина Терентьевна перевернула часы и водрузила их на стул, чтобы Никита видел, как устремился вниз чистый желтый песок.
– Ну, прощай, служивый. А лицензии проверять ты ко мне лучше не приходи. Не надо.
