ладони, а потом наклонилась и увидела серебристый диск, который вращался за панелью с голубой подсветкой. Приятный мужской голос запел из коробки: «Лав ми тендер, лав ми свит». Ух ты! Дух в коробке?!
Я заслушалась.
Тут же в дверном проеме показался Тим с лихорадочно вытаращенными глазами и блуждающей улыбкой.
– О-о-о, Лисса! – он бросил взгляд на диск и расцвел солнечно, как ромашка в полдень: – Какая ты умница, Лиссандра! Музыка-а-а… Не знал, что такая бывает! Я только сам чуть-чуть балуюсь, но это! Круто-круто!
Он посмотрел на коробку с таким обожанием, что я сразу поняла – с хитроумными устройствами моим густым волосам, большим глазам и девичьим прелестям конкурировать бесполезно. Я выдохнула с облегчением: одной проблемой меньше.
Тим, конечно, хороший, но мутант. А с тем, у кого щупальца за спиной, я бы не разделила ложе ни за что на свете! И все же рядом с Тимом мне снова стало спокойно. Как со старшим братом, которого у меня никогда не было, как с другом, которому можно довериться. Я расслабилась и почувствовала, что пальцы горят уже не так, энергии в руках стало меньше. Мелодия прервалась на секунду. Не желая, чтобы ее плавные звуки сменились тишиной, я тут же попробовала сконцентрировать в ладонях то жгучее чувство, и… получилось! Диск завертелся, развлекая нас и завораживая. Видимо, я захотела уж очень сильно. Это натолкнуло на мысль, что можно научиться контролировать мою способность. А ведь это было бы здорово!
Песни сменялись, одна мелодичней другой. Тим восторгался, чуть раскачивался в такт, рассматривал коробку с кнопочками. А я удивлялась – как при такой жизни он не растерял способность радоваться? Вот это действительно дар! Глядя на него, хотелось тоже уметь радоваться. Скоро и мои губы растянулись в улыбку. И я даже начала подпевать непонятное, но так легко ложащееся на душу «Йестыдэй».
Тим подмигнул и присоединился. Какой у него был красивый голос! До мурашек. Его «ла-ла-ла» лились, будто горчичное масло, обволакивали нежно. Куда плавнее, чем у певца, голос которого прошлые люди поймали и засунули в этот маленький ящик. Я даже зажмурилась от удовольствия, забыв, что еще недавно боялась и нервничала. И все было бы чудесно, если бы меня опять не замутило. Утренняя каша хоть и вышла у Тима препогано, расставаться с ней не стоило. Поэтому я с сожалением отвела ладони от коробки. Музыка оборвалась.
– Устала? – заботливо спросил Тим.
– Тошнит.
– Пойдем, чаю попьем. Может, отпустит?
– Я хотела прибраться…
– Отдохни. Нам торопиться некуда, – сказал Тим.
А потом мы пили отвар с травами, Тим продолжал напевать и пребывал в хорошем настроении. От его улыбок, смешных шуток и певучего голоса в комнате со стеллажами стало теплее, словно она наполнилась солнечными зайчиками и крошечными, искристыми веселинками, сорвавшимися с уголков его губ. И, положив руку на сердце, не хотелось, чтобы грубиян Эдэр испортил все наше благо.
Глава 10
Лишь в участке среди ребят из стражи Эдэру удалось избавиться от муторного смешения чувств: удовлетворения, что все получилось, предчувствия опасности и дискомфорта, который гигант испытывал из-за собственной лжи. Нет, он, конечно, не был олицетворением честности, но еще со времен детского деревянного меча Эдэр научился закон уважать. А теперь его нарушил. Нагло. Перед всеми.
И если в случае с Тимом все было ясно, то стоила ли чумашка подобных жертв, гигант не знал. Но обратного пути не было. Эдэр сплюнул от злости. Надо же! Расчувствовался…
Ворвавшись в участок, начальник отчитал тех двоих за оплывшие после питейных излишеств физиономии.
– Еще замечу, что пьете в неделю дежурств, – грохотал он, – высеку собственноручно у всех на виду, а потом пошлю на дальнюю границу ящериц считать.
Проняло не только провинившихся. Однако скоро повседневные дела закружили его и отвлекли от хаоса в мыслях. Эдэр проверил арестантов – пару бродяг, которых принуждали осесть и начать работать; отправил в дозор на озеро отряд, принял отчет вернувшихся с застав дежурных. Все бы ничего, если б не донесение осведомителя, что на территории химичей опять зашевелились недовольные. Вроде бунтом пока не пахло, но задуматься следовало. Прижать, пока не опомнились? Или, наоборот, выловить по одному горлопанов и вернуться к спокойной жизни? Эдэр выбрал бы первое. Жаль, что такие решения принимал только командо при участии Совета. Эдэр уже собрался отправиться к отцу на доклад, когда в коридоре участка послышалось хнычущее: «Ой, дяденька, дяденька, не буду больше, отпустите! Отпусти-ите!» И рычание старшего смены в ответ. Эдэр выглянул из кабинета.
Мордоворот Михал тащил худющего пацана лет десяти-одиннадцати. Он еле успевал перебирать ногами-жердочками за метровым шагом Михала и с потешным выражением лица пытался тянуть голову вверх за ручищей старшего смены, чтобы тот не оторвал ухо.
– Воришка? – поинтересовался Эдэр.
– Никак нет, – остановился Михал, и мальчишка затормозил, врезавшись макушкой в широкую грудь старшего смены. – Вам веду показать, начальник. Паршивец больно язык распустил. Пакости всякие болтает.
Эдэр скрестил руки и облокотился о дверной косяк:
– И о чем же?
