– Но?
– Но есть много богов, Мрачный, не только Древние Смотрящие, которые сотворили наших предков. Здесь, на Звезде, больше богов, чем птиц в небе, пусть даже Цепь повсюду тащит свое дерьмо про единую истинную веру. Сердить их опрометчиво, это да, но это не означает, что надо вставать на колени перед ними всеми, а то ведь никогда не сможешь стоять прямо.
– Но ты всегда говорил, что шаман должен слушать, – ну, я не имею в виду, что я и есть шаман, но… Проклятье, дед, я не знаю.
– Слушать всегда полезно, – заметил дедушка, глядя куда-то мимо пламени костра во тьму между палатками. – Но это не то же самое, что всегда поступать, как тебе говорят. Если бы ты считал иначе, то оставил бы меня на том поле и пошел домой с дядей и остальными и никого из нас здесь сейчас не было бы.
Мрачный кивнул. Он все время кивал, когда дедушка говорил. Какие демоны помогали Черной Старухе и Блудливому, преуспевшим без содействия предков?
– Значит… значит, это касается Софии и того, что Безликая Госпожа про нее сказала…
– Говорю тебе, мальчик: я этого не знаю, не хочу знать и не завидую той ноше, для которой ты был рожден. И в том, что касается богов, будь очень-очень осторожен. Думаешь, Рогатые Волки – жалкая мстительная сволочь? Да наш народ ничто по сравнению с богами… А эта София? Она ходит с одним таким, или я ничего не понимаю в демонах.
– Что? – Мрачный сглотнул, со страхом задаваясь вопросом, куда их ведет беседа. – Ее демон-койот? Ты думаешь, это…
– Мне хватает ума не думать о таких вещах, – важно сообщил дедушка. – Но эта тварь так же похожа на простого демона, как София – на мартышку в джунглях Бал-Амона. Король демонов – так мы называем бога наших врагов. Каким бы еще голосам ты ни внимал, Мрачный, послушай своего деда здесь и сейчас: не расслабляйся и не теряй бдительности.
Ветер пронесся по лагерю, костер затрещал. Мрачный обнял деда и сказал:
– Помнится мне, ты говорил, что не собираешься читать лекции об осторожности, раз я уже не младенец, лазящий по кинжальным деревьям.
– Старикам дозволено нарушать слово, парень, и сваливать это на возрастную дурь, – заявил дедушка, выворачиваясь из объятий Мрачного. – Чуть ли не единственная польза от старости – ты помнишь юность!
Их недолгий смех был прерван собачьим воем, донесшимся от палатки. Из мрака некто темный протрусил в круг света на шатких от сна ногах. Он выглядел как собака, но собакой не был вовсе. Демон Софии. Шумно шлепая по челюсти меловым языком, существо оценивающе разглядывало людей; черные глаза поглощали, а не отражали свет. Демон тявкнул, и Мрачный взмолился, чтобы это был дружелюбный лай. А потом Мордолиз убрел мимо их палатки, скрылся в засыпающем лагере Кобальтового отряда.
– Пора нам в койку. – Дедушку передернуло. – Неизвестно, кто еще бродит здесь в такую ночь.
Они вошли в палатку. Насчет сна дедушка дело говорил, но Мрачный обнаружил, что не может заснуть, что и сон уворачивается, как дичь, которую он преследовал в Мерзлых саваннах.
Глава 19
Чи Хён спала одна. Впрочем, слово «спала» описывает скорее намерение, чем то, что происходило на самом деле. Она ворочалась в постели, иногда пихая подушку.
Гын Джу просился остаться с ней, и она хотела этого, но после ночного совещания с Софией, которая оправдала свою репутацию одаренного тактика, короткий утренний сон едва подготовил Чи Хён к бесконечным встречам с Чхве, Феннеком и еще одним новым капитаном, кавалерессой Сингх. И когда ближе к вечеру наконец нашлось время для Гын Джу, она уже зевала, а три давилки калди, выпитые за долгий, изматывающий разговор, дали уже и без того натянутым нервам лишь раздражение, а никак не бодрость и ясность.
Она почувствовала себя лучше, выслушав его версию событий. То, что Феннек и второй отец помешали Гын Джу присоединиться к ней по причине типичного стариковского недовольства ее влюбленностью в стража добродетели, было не так уж удивительно, но попытка убедить ее, что Гын Джу выдал их первому отцу, уже находилась за гранью подлости. Не появись София в нужный момент, Гын Джу так и сидел бы на Хвабуне, а Чи Хён уже поставила бы на нем крест.
И все-таки, невзирая на то что предположение Мрачного и ее надежда как будто оправдались, настроение у нее было скорее кислое и ехидное, чем радостное. Поэтому она отослала Гын Джу прочь, и он насупился под своей легкой вуалью. Надо было переварить события. Крепкий сон все уладит… осталось поймать этот сон.
Гын Джу. Сколько раз она представляла их воссоединение? В ее фантазиях они всегда яростно срывали друг с друга одежду, она засовывала язык ему в рот, останавливая поток болезненно искренних и серьезных виршей, а потом начиналось исступленное соитие. Затем следующее – ленивое, полностью расслабленное, какое им никогда не светило под крышей ее отцов. Теперь, будучи генералом Кобальтового отряда, она могла трахаться с кем пожелает, могла даже заснуть в обнимку с любовником, и никто посмел бы им помешать… Но ей казалось, что хвабунский роман происходил целую жизнь назад. Принцесса и страж добродетели – эту песню она знала наизусть, однако увидеть его здесь, того же самого Гын Джу, каким он был всегда, в то время как она стала совершенно другой…
Да будто это правда. Перекатившись на спину, Чи Хён уставилась на темный свод шатра, где висела Мохнокрылка. Не хотелось признаться в этом кому бы то ни было, и больше всего себе самой, но она не так уж сильно изменилась. Она же по-прежнему исходила слюной из-за недозволенных запретных мальчиков. Если ответить честно, как это сделал бы Мрачный, то она испытывала странные чувства в связи с возвращением Гын Джу, потому что наконец излечилась от него, наконец-то ощутила теплое и призывное
