знал, что он сделает, что все получится так ужасно. И я собирался рассказать ей, для этого и разыскивал, но она уже знает, наверняка знает, иначе почему так холодна? Зачем еще ей убивать моего друга? Это расплата, и я ее заслужил, но только не Пурна! Только не она!
– Ой-ой, – сказал Хортрэп, останавливаясь и оглядываясь, как будто не мог сориентироваться в адской долине. – Впечатляющая история. Ты уверен, что все это правда, а не кошмар, вызванный насекотиком?
– Назови меня гребаным лжецом, Хортрэп, назови – и увидишь, что будет! – Марото напрягся, а затем принялся серьезно обдумывать вопрос Хортрэпа. В тумане, порожденном битвой, и червяками, и скорпионом, и всем остальным, ему все же пришлось сосредоточить мысли, раз вопрос был задан. – Я уверен, что все случилось из-за моего обращения к Крохобору. Хотел рассказать Софии – она должна знать, что виновна не королева, и не Цепь, и не кто-то еще, а ее старый друг Марото. Но у меня не было возможности, а теперь… Теперь же Пурна мертва?
– Ты рассказывал Пурне или кому-нибудь еще про условия освобождения Крохобора? Кому-нибудь в лагере, от кого София могла услышать? – Старый добрый Хортрэп всегда умел вернуть Марото на землю, когда того чересчур заносило: надо просто взглянуть с другого ракурса – может быть, станет ясно, что беспокоиться не о чем.
– Ты первый, кому я рассказал, – ответил Марото, испытав облегчение при мысли, что София не ведает правды, а затем испытав стыд за это облегчение. – Она никак не могла узнать. Это означает, что дело не в мести: Пурна истекла кровью просто потому, что София – старая эгоистичная сволочь, которой наплевать на всех. Порой возникала мысль не рассказывать ей вообще – пусть рехнется, гадая, кто подослал убийц… Уф, а куда мы так торопимся?
– Да я тут одну штуку нашел, хочу тебе показать, – обронил Хортрэп, спешно меняя направление.
Через прореху в дыме Марото увидел, что Язык Жаворонка находится непосредственно сзади, но когда попытался выправить курс старого колдуна, тот воспротивился: надо-де взглянуть кое на что в центре долины. Чем бы это ни было, Марото сомневался, что дело того стоит. Но когда они добрались до Хортрэповой цели, он протрезвел за один вздох бегущего демона.
Хортрэп поставил Марото на ноги, как только вынес его из дыма, и у варвара обмякли колени. Он увидел нечто совершенно невозможное. Миазмы не пересекали границу огромного круглого просвета, и здесь, в самом центре поля боя, образовался идеальный круг чистого воздуха, а под ним, там, где должна быть утоптанная трава, взрыхленная земля и демонское множество трупов, распахнулись Врата. На Звезде только шесть Врат: по штуке на каждом Луче и еще одни в Диадеме, это общеизвестно… Но вот объявились седьмые, и они шире всех остальных, вместе взятых.
– Проклятье, этого не было утром, – пробормотал Марото, пятясь от границы, где плоское поле сменялось абсолютным гребаным ничто. Ему стало дурно от такой близости, и возник нестерпимый зуд в лодыжке. Глянув вниз, он увидел, что место, куда ужалил скорпион, засочилось серой слизью, которая потекла по стопе. Капли отрывались от кожи и уносились во Врата. – Откуда они взялись?
– У меня есть версия, – сказал Хортрэп, разминая пальцы. – Но тебе она вряд ли понравится.
– Тогда знаешь что? Лучше не рассказывай. Я наставил себе достаточно фонарей, пытаясь заглянуть слишком далеко. Если считаешь, что дело дрянь, я совершенно не…
Но тут Хортрэп второй раз за день схватил Марото, и оба отправились за край Врат.
Это как-то неправильно, когда за плечами нет привычного груза. Но ведь, если подумать, привыкать к грузу – это тоже неправильно. Особенно к тому, который таскал Мрачный.
На краю лагеря он сменил бег на быстрый шаг – не ровен час, напугает какого-нибудь мальца и получит стрелу в задницу. Тем паче что попадалось все больше израненных и до крайности утомленных солдат, бродивших между палатками. Снова и снова Мрачный ловил недобрые взгляды пехотинцев. Он проверил привязанные к поясу синие платки, убедился, что знаки его принадлежности видны всем. Среди возвращающихся бойцов было очень мало пьяных и поющих – не так обычно ведет себя армия, одержавшая победу. Сражение прекратилось, имперцы не перебили синих, – казалось бы, один этот факт должен был окрылить воинов. Но ни одной улыбки он не заметил.
Когда Мрачный выбрался из тесного лабиринта и направился вниз, мимо белых шатров, из которых неслись вопли раненых, он увидел, что дно долины по-прежнему окутано дымом. Этот дым стоял высоко, не позволял разглядеть дальние холмы, откуда явились багряные. Интересно, на той стороне такая же унылая картина?
– Мрачный! – позвала Чи Хён.
В его сердце мгновенно расцвело облегчение при звуке ее голоса, но оно так же быстро увяло, когда он обернулся и увидел, насколько она изранена. Генерал выглядела так, будто ее окунули в гигантское ведро рыбной приманки из Баллады о графе Вороне и Морском Короле, – с головы до ног в крови и ошметках мяса. Рогатая женщина несла шлем Чи Хён, но выглядела еще более покалеченной, чем ее госпожа, а идти генералу помогал Гын Джу: вуаль красивого юноши исчезла, лицо было покрыто коркой запекшейся крови, из доспехов торчала пара древков. Все они справились с главным, и Мрачный бросился навстречу троице, под навес цирюльничьей палатки.
– Мрачный, как я рада, что ты жив и здоров!
– О! – выдавил Мрачный. Он хотел обнять ее, но решил, что идея неудачна даже при невмешательстве ее возлюбленного, который мерил варвара взглядом, словно мясник, сомневающийся, что стоящее перед ним животное годится в пищу. Мрачный собирался сообщить Чи Хён о дедушке, но под недружелюбными взглядами этой пары не смог и взамен спросил: – Вы… гм… в порядке? Потерял вас в суматохе. Извините, что не сумел помочь.
– Ваше присутствие было бы для нас полезно. – Чхве не злилась и не издевалась, а просто говорила как есть.
– Пропустил весь бой? – спросил Гын Джу, и Мрачный, не зная, намеренная ли это колкость, отнесся к вопросу как к искреннему:
– Не, она… ну, София… повела нас на гору – видите вон тот горб? Эти мьюранцы – они говорили, что полк из Мьюры, – прокрались сзади и попытались достать нас с тыла,
