ранипутрийцев – благодаря тебе.
– Ранипутрийцы куда чистоплотнее непорочных, так что на твоем месте я бы не ходила по этой дорожке. И ты все еще жив единственно благодаря мне: если бы убил тех таможенников, нипочем бы не выбрался из гавани. Помнишь маяки у входа в гавань? Там дежурят лучшие лучники в доминионе, только и дожидаясь повода пристрелить какого- нибудь безмозглого иноземца.
– Лучше умереть с ее мечом в руке, чем без него, запертого в каком-нибудь ящике, – возразил Гын Джу.
– Что ж, из этого бы получилась неплохая баллада, – сказала София. – Не могу поверить, что забрали Мордолиза. Оскорбление хуже некуда.
– Почему ты думаешь, что Чи Хён сбежала, а не была похищена? – спросил Гын Джу.
София успела удержать улыбку, ничем себя не выдала. Может, он просто хотел поговорить не о преступлении, в котором ее обвинили, а о чем-то другом, но по искательному тону она догадалась, что Гын Джу, похоже, купился на запущенную ею байку о неминуемой казни при посредстве толстокожих. Ладно – может быть, их действительно скоро убьют, но по другим причинам и, вероятно, не с помощью слона – эти животные редко встречаются за пределами пары дальних восточных доминионов.
– Принцы и принцессы все время устраивают самопохищения, – пояснила София. – Мне показалось, что она похожа на отца, а это уж точно было бы в его стиле. Добавим отсутствие требования выкупа – и я полагаю, ее склонил к бегству Феннек. Для тебя это брат Микал. Они, наверное, где-то трахаются как кролики, пока мы тут ждем ужасной смерти.
Гын Джу скрестил руки на груди:
– Нет!
– Нет? Гын Джу, мальчик мой, поверь, ты в таких делах ни демона не смыслишь. Дерзкая юная принцесса вляпалась в договорной брак, и тут появляется среброязыкий лис с обещаниями прекрасной новой жизни где-нибудь далеко в Усбе, или в империи, или в какой-нибудь еще более экзотической стране. Сейчас он ей, наверное, уже заделал ребенка и исчез вместе с ценностями, которые они прихватили из Хвабуна. Могу поспорить, она слишком растеряна, чтобы вернуться домой и признаться, что носит бастарда, зачатого от своего наставника.
– Нет! – возразил Гын Джу, с бо?льшим нажимом. – Ты ничего не знаешь.
– Я знаю человеческое сердце, дитя, а его не поймешь, обучая кройке и шитью озабоченную богатую девчонку. – София понимала, что это подло, но надо было спровоцировать его на откровенность. – Уверена, ты считал, что вы закадычные друзья, делитесь всеми секретами, но правда в том, что аристократ никогда не бывает вполне откровенен со слугой, особенно со стражем добродетели. Вы, ребята, известные сплетники, и…
– Мы любим друг друга, – заявил Гын Джу. Слезы бежали из-под его вуали, но голос был тверд, как добрая сталь. – Такой, как ты, старухе с холодным сердцем этого не понять.
– А, любовь госпожи к рабу и слуги к хозяйке, – сказала София, в этот миг даже презирая себя. Забавно, обычно она не колеблясь играла людьми, но почему-то этот разговор вызывал у нее острое недовольство собой. Однако отступать было поздно, и она нанесла смертельный удар: – Наверное, принцесса уже забыла о своем женихе, а тебя вот-вот казнят, и все из-за…
– Мы любовники, – тихо сказал Гын Джу, вытирая лицо и глядя в землю. Он моментально подавил спровоцированную Софией ярость. – Я умру за нее – может, сегодня, может, позже, – но никогда в ней не усомнюсь. Она меня не забыла. Она меня не забудет.
– Любовники? – (Вот это новость!) – Но… так же не бывает… Разве вам не приходится давать какие-то серьезные, мать их, клятвы…
– Я бы лучше нарушил тысячу клятв, чем разбил сердце Чи Хён, – прервал Софию Гын Джу, опять прислоняясь к стене. – Я люблю ее с того самого дня, как начал ей служить, но никогда не смел и мечтать, что это будет чем-то большим, чем… чем то, что ты сказала. Привязанность госпожи к рабу. А потом, в ночь Осеннего равноденствия, после того как мы отбились от гигантского духа на тыквенных полях, я помогал ей раздеваться перед сном, и…
– И что?
– И она выразила свои чувства ко мне более чем ясно, – чопорно сказал Гын Джу.
– Угу-у, – протянула София. – Слова мало что значат для богатых деток, Гын Джу. Не люблю приносить дурные вести, но если бы ты и вправду попробовал зайти дальше и что-нибудь сделать, она бы остыла быстрей, чем ты успеешь сказать: «Запретный плод на вид слаще, чем на вкус».
– А если бы молодая лейтенантка Бань свесила свою ветку со спелым плодом, то что бы ты сделала, дотянувшись? Обтерла бы его рукавом, надкусила и выбросила? Я видел, как ты всю дорогу пожирала ее глазами.
– А еще ты видел, как плохо это закончилось.
– Чи Хён любит меня, София, и я люблю ее, и даже если ты столь низменна, что веришь, будто необходимо плотское завершение, что ж… Будь покойна, мои клятвы осыпались, как перезрелые груши, отвергнутые даже…
– Да поняла я, поняла! – перебила София. – Откуда такая поэзия, Гын Джу? Ты за весь наш круиз ни разу даже песни не исполнил музыкальными вечерами, а теперь, когда речь зашла о принцессе, выдаешь самый пикантный стих по эту сторону Отеанских садов.
– Я никогда не осквернил бы ее память участием в вашем так называемом музыкальном вечере, – язвительно отозвался Гын Джу. – И обещаю следить за языком в присутствии столь взыскательного критика, как ты. Что касается твоего вопроса – да, есть священные клятвы, которые мы обязаны принести, прежде чем приступим к несению службы, и да, я нарушил их, и нет, я не горжусь тем, что их нарушил, но…
– Ага, понимаю, – сказала София, припоминая множество торжественных клятв, которые она за свою легендарную карьеру исказила, творчески переработала или просто
