закрыл глаза, но вместо небытия получил нежный поцелуй. Ее губы были мягкими и теплыми, как у Крепчайшей, когда она еще не заслужила имя и не перестала с ним водиться. Крепчайшая была единственной женщиной, целовавшей его, и потому он не имел причин сомневаться в ее совете смотреть в глаза партнеру, когда получаешь такой знак симпатии. Подняв веки, Мрачный уставился на неохватную богиню и поцеловал ее в ответ. И ощутил это все внизу, в драгоценном месте, как в тот единственный раз, когда Крепчайшая положила туда руку и заставила познать девять видов блаженства, за которыми последовали двенадцать видов смущения. Здесь же было девять тысяч блаженств – и никакого удивления или стыда после.
А потом у Мрачного внутри все упало, и сам он тоже упал: державшие его демоны вырвались из черного запястья и растаяли в воздухе. Миг спустя он приземлился на крутой скат крыши, и, пока лежал, не в силах вздохнуть после удара, Безликая Госпожа над ним начала цепенеть. Послышался хруст, как будто во фьорде откололся громадный кусок льда, а потом с неправдоподобной, как и сама она, медлительностью богиня разлетелась на куски. Рука, отпустившая его, зацепила край крыши, послав в воздух тучу расколотой черепицы, но основная часть богини упала назад, сокрушив здание на дальней стороне улицы. Облако пыли и мусора окутало храм на мили вокруг, а когда рассеялось, от Безликой Госпожи не осталось ничего, кроме еще одной разбитой статуи. Мрачный растерянно оглядел обломки и вытер рот тыльной стороной кисти. На руке осталась темная полоса.
– Во имя всех предков и всех нерожденных, что с тобой случилось? – возопил дедушка, когда Мрачный приплелся обратно в парк.
Никогда на памяти Молчуна старик не волновался за него так сильно, однако это обстоятельство огорчило, а не обрадовало. Меньше всего хотелось волновать дедушку.
– Говори, мальчик, все ли с тобой в порядке?
– Без проблем, дед, – ответил внук, быстро оглядывая себя: не поранился ли, слезая с дома. Никаких видимых повреждений. Как же дедушка понял, что случилось необычное? – Ты слышал шум?
– Шум? – Дед прикрыл рот ладонью, вытаращившись на Мрачного. – Что, во имя всех… Ты разбудил короля демонов, парень? Опять нашел этого Хортрэпа? Отвечай!
– Я узнал, где дядя, – сообщил Мрачный, надеясь, что это отвлечет дедушку.
Не сработало. Значит, лучше все рассказать и покончить с этим. Если бы кто-нибудь из предков пережил такое приключение, как бы потом звучал его рассказ? Небось не поскупился бы предок на сильные слова и ладные рифмы. Но Мрачный не дока по части слагания песен, ему лучше дается запоминание. Пусть кто-нибудь другой сложит песню, если сочтет историю Мрачного стоящей того.
– И… гхм… я встретил бога. Или правильнее сказать – богиню?
– Ух ты! – Дедушка обмяк у своей колонны, как будто это все объясняло. Пауза. – Она красивая?
Глава 25
– «Говорила тебе, что он не шпион», – с издевкой сказал Марото, передразнивая заносчивый тон девицы.
– Не я его отпустила, – возразила она, пиная ботинком грязную дощатую дверь камеры. – «Дуррра, он подстрижен как кхимсари, так что он должен быть кхимсари».
– Это адова куча работы – такая стрижка, – пояснил Марото. – Разве можно представить, что кто-нибудь, кроме сектанта, сделал бы такое с собой нарочно? Мелкое лживое дерьмо.
– Ну и что теперь? – В скудно обставленной комнатке Пурна повернулась лицом к Марото.
Даже в полумраке он видел, как жутко распухло ее лицо: губы разбиты, щеки ободраны, ухо заплыло. Имперцам пришлось с ней повозиться, чтобы свалить с ног. Однако Марото подозревал, что сам выглядит еще хуже. Уж точно он чувствовал себя паршивей – тут, конечно, не до соревнования, но Пурна имела силы мерить шагами комнатенку и пинать все, что под ногу попадется, а вот Марото не испытывал никакого желания подниматься с устланного соломой пола.
– Так и будем здесь ждать, когда нас казнят?
– Нет, – сказал Марото. – Наверняка сначала нас будут пытать, постараются вытянуть все, что мы знаем. Меня, наверное, измордуют, чтобы заставить Софию открыть ворота замка, то есть будут новые публичные пытки – пусть полюбуется со стены. «Ведьма, тут у нас твой Негодяй – открывай ворота, а то мы его выпотрошим!»
– И тогда что?
– И тогда они меня выпотрошат, потому что София не так глупа, чтобы им поверить. Если откроет ворота, погибнут все, а не только я.
– Нет, я имею в виду, что делать нам с тобой, если все равно будут пытать? Нападем на стражников, когда они придут за нами, или попытаемся заманить их в камеру раньше? Ты выглядишь неважно. Может, я их позову, скажу, что ты сдох и все провоняло? Потом сворачиваем им шею, забираем мундиры и бежим спасать остальных.
– Отличный план, – сухо отозвался Марото. – Даже если предположить, что тебе уже приходилось ломать чью-то шею и что отсюда можно выбраться, а это еще менее вероятно, разве нельзя найти занятие получше, чем вызволять этих никчемных шавок, которые даже не рискнули отбиваться, когда на нас набросились имперцы? Мы могли бы победить, если бы твои дружки не позволили схватить себя.
– А чего ты хотел, мы же спали! Кроме тебя, сэр Моя-Стража-Первая. – Пурна подчеркнула это уничижительным, брошенным свысока взглядом. – Может, если бы мы не кинулись на имперцев, удалось бы вообще всего этого избежать? Наврать, подкупить – ты хоть думал об этом?
