его!»
Она закрыла глаза, на ее лице проступила мучительная боль. Долгую минуту она молчала. Я с нетерпением ждал, хотя, пожалуй, моя реакция была не самой осмысленной. Но все равно я испытал облегчение, наконец-то выяснив, как выглядела вся эта история с точки зрения Эдит.
– А в больнице? – спросил я.
Она открыла вспыхнувшие глаза.
– Я пришла в ужас. Не могла поверить, что все-таки подвергла опасности всех нас, по своей воле очутилась в твоей власти – не чьей-нибудь, а твоей! Как будто мне требовалась еще одна причина, чтобы убить тебя, – вырвавшееся слово заставило нас обоих вздрогнуть, и она быстро продолжала: – Но эта катастрофа оказала обратное действие. Я разругалась с Ройалом, Эл и Джессамин, которые считали, что сейчас самое время… так яростно мы еще никогда не ссорились. Но Карин встала на мою сторону, как и Арчи, – произнося имя брата, она поморщилась. Я так и не понял, почему. – А Эрнест сказал: действуй по обстоятельствам, только не уезжай. – Она покачала головой, легкая снисходительная улыбка скользнула по ее губам.
Весь следующий день я читала мысли каждого, с кем ты разговаривал, и с изумлением выяснила, что ты держишь слово. Я никак не могла понять тебя. Зато убедилась, что связана с тобой как нельзя более прочными узами. И сделала все возможное, чтобы оставаться как можно дальше от тебя. Но каждый день аромат твоей кожи, твоего дыхания… становился для меня таким же потрясением, как в самый первый раз.
Она снова посмотрела на меня глазами, полными удивительной нежности.
– И все-таки, – продолжала она, – было бы лучше, даже если бы я выдала всех нас в первую же минуту, чем если бы теперь, здесь, когда вокруг нет свидетелей и меня ничто не останавливает, я причинила тебе вред.
– Почему?
– Ах, Бо… – она коснулась моей скулы кончиками пальцев. От этого легкого прикосновения меня охватил трепет. – Бо, мне было бы незачем жить, если бы я навредила тебе. Ты не представляешь, как это мучает меня, – она вновь смутилась и опустила голову. – Как подумаю, что ты лежишь неподвижный, белый, холодный… и больше я никогда не увижу, как ты краснеешь, не увижу блеск озарения в твоих глазах, когда ты разгадываешь мои отговорки… это невыносимо, – она устремила на меня взгляд прекрасных измученных глаз. – Теперь у меня нет ничего дороже тебя. Ты – самое важное, что только есть в моей жизни.
У меня кружилась голова от стремительных перемен в разговоре. Всего несколько минут назад мы, если я не ошибся, говорили о моей неминуемой смерти, а теперь вдруг перешли на признания.
Я крепче сжал ее руку и заглянул в золотистые глаза.
– Мои чувства ты уже знаешь. Я здесь потому, что мне легче умереть, чем жить без тебя. – Я вдруг понял, насколько пафосно это звучит. – Прости, я кретин.
– Ты кретин, – со смехом согласилась она, и я засмеялся вместе с ней.
– Вот пума и влюбилась в ягненка… – пробормотала Эдит. Меня снова пронзил электрический разряд.
Я попытался скрыть свою реакцию.
– Глупый ягненок.
Она вздохнула.
– А пума – больная на голову мазохистка.
Долгое время она молча смотрела в сторону леса, а я гадал, о чем она думает.
– Но почему… – начал я и умолк, не зная, как продолжить.
Она повернулась ко мне и улыбнулась, солнце заиграло на ее лице.
– Да?
– Скажи, почему ты убежала от меня – здесь, на поляне?
Ее улыбка погасла.
– Ты знаешь, почему.
– Нет, я о другом: что такого я сделал? Я хочу знать, что я должен делать, чтобы тебе было легче, выяснить, что можно и чего нельзя. Вот это, например, – я провел большим пальцем по ее запястью, – кажется, можно.
– Ничего такого ты не сделал, Бо. Во всем виновата я.
– Но я хочу помочь.
– В таком случае… – она на минуту задумалась. – Просто ты находился слишком близко. Большинство людей инстинктивно сторонится нас, вот я и не ожидала, что ты настолько приблизишься. А еще – запах твоего горла… – она осеклась и присмотрелась ко мне, пытаясь понять, не встревожила ли меня.
– Ясно, – я опустил голову и прижал подбородок к шее, прикрывая ее. – Ну вот, горла не видно.
Эдит усмехнулась.
– Да нет, дело скорее в том, что это было слишком неожиданно.
Она подняла свободную руку и легко приложила ее сбоку к моей шее. Я сидел тихо, понимая, что озноб от ее прикосновения должен был стать естественным предостережением об опасности, и гадая, почему я не чувствую страха. Мной владели совсем другие чувства.
