– Если не хочу, то?..
Он усмехнулся.
– Чего же ты тогда хочешь?
Я не сразу нашлась с ответом.
– Даже не знаю, – наконец выговорила я.
– Когда будешь знать, скажи мне.
Я ощущала его холодное дыхание на своей шее, чувствовала, как он водит носом по моей щеке, втягивая запах.
– А я думала, у тебя притупилась чувствительность.
– Если я не пью, это еще не значит, что я не способен оценить букет вина, – шепотом возразил он. – Ты отчетливо пахнешь цветами, кажется, лавандой… или фрезией, – отметил он. – Очень аппетитно.
– Ага, и день прожит зря, если никто ни разу не сказал мне, какой у меня съедобный запах.
Он хмыкнул, потом вздохнул.
– Я решила, чего хочу, – объявила я. – Хочу узнать о тебе еще что-нибудь.
– Спрашивай о чем угодно.
Я мысленно перебрала вопросы в поисках самого насущного.
– Зачем ты это делаешь? – спросила я. – Никак не пойму, как ты можешь всеми силами подавлять… самого себя. Только не пойми меня превратно – конечно, я рада этому. Просто ума не приложу, зачем тебе вообще утруждаться.
Он помолчал.
– Вопрос в самую точку, и ты не первая задаешь его. Другие – большинство подобных мне, кого вполне устраивает наш удел, – тоже нередко задумываются о том, зачем мы так живем. Но видишь ли, даже если нам… выпали такие карты, это еще не значит, что нам нельзя быть выше своей участи, выйти за рамки судьбы, о которой никто из нас не просил. Пытаться сохранить то сугубо человеческое, что еще можно.
Я лежала неподвижно, скованная благоговейным молчанием.
– Спишь? – шепнул он несколько минут спустя.
– Нет.
– Это все, что тебя интересует?
Я закатила глаза.
– Вообще-то нет.
– Что еще ты хочешь узнать?
– Почему ты умеешь читать мысли и почему только ты один? А Элис – видеть будущее? Почему так происходит?
Я почувствовала, как в темноте он пожал плечами.
– На самом деле мы не знаем. У Карлайла есть предположение… он считает, что все мы приносим с собой в следующую жизнь самые выраженные качества, которыми мы обладали, будучи людьми, и в итоге они усиливаются – как наш разум и наши чувства. Он полагает, что я и раньше отличался необычной чувствительностью к мыслям окружающих. А Элис пользовалась неким смутным чувством предвидения, где бы она ни жила.
– А что принес в следующую жизнь сам Карлайл и остальные?
– Карлайл – сострадание. Эсме – способность любить пылко и беззаветно. Эмметт – силу, а Розали… упорство. Или, пожалуй, ослиное упрямство, – он хмыкнул. – С Джаспером дело обстоит особенно интересно. Он и в первой жизни был весьма харизматичной личностью, способной влиять на окружающих так, чтобы добиться своего. А теперь он может манипулировать эмоциями всех, кто находится вокруг: успокоить полный зал рассерженных людей, к примеру, или наоборот, взбудоражить апатичную толпу. Это коварный и редкий дар.
Я задумалась, пытаясь осмыслить невероятные вещи, которые услышала от него. Эдвард терпеливо ждал.
– Так с чего же все началось? Я вот о чем: Карлайл создал тебя, его самого тоже кто-то создал, и так далее…
– Ну, а как появилась ты? В результате эволюции? Сотворения? Почему бы тогда и нам не эволюционировать, как другим видам, хищникам и тем, на кого они охотятся? Или же, если тебе не верится, что весь этот мир мог просто взять и возникнуть сам собой – кстати, и мне тоже в это верится с трудом, – неужели невозможно представить, что та же самая сила, которая создала нежную скалярию и акулу, белька и косатку, способна сотворить оба наших вида, твой и мой?
– Давай-ка разберемся: белёк – это я, да?
– Точно, – он рассмеялся и осторожно тронул чем-то мои волосы. Губами?
Мне хотелось повернуться к нему, убедиться, что он на самом деле поцеловал меня в голову. Но я должна была помнить о благоразумии и не осложнять его и без того трудную задачу.
– Теперь спать? – спросил он, прерывая краткую паузу. – Или у тебя остались еще вопросы?
– Всего миллион-другой.
