– Джой? Виолетта? Юноше нужно подкрепиться!
В дверях появляется Джой:
– Нэйтан!
Про Джой я все знаю, мама называет ее папиной дурехой, но все равно странно видеть, как папа милуется с другой женщиной. В июне у них родится ребенок, так что очевидно, что у папы с Джой были половые сношения. Младенец будет моим сводным братом или сводной сестрой, но имя ему еще не придумали. Интересно, что он делает целыми днями.
– Выспался? – спрашивает Джой.
У нее сильный родезийский акцент, как у папы.
– Да. Только странные сны видел.
– После долгого перелета всегда странное снится. Будешь апельсиний сок и сэндвич с беконом? – предлагает Джой.
Мне нравится, как она говорит «апельсиний сок». Мама бы поморщилась.
– Да, спасибо.
– И кофе тоже, – добавляет папа.
– Мама говорит, что мне еще рано употреблять напитки с кофеином, – объясняю я.
– Вздор, – улыбается папа. – Кофе – эликсир жизни, а родезийский кофе – самый лучший на свете. Выпьешь кофе.
– Апельсиний сок, сэндвич с беконом и кофе, – повторяет Джой. – Так Виолетте и скажем.
Дверь закрывается. Виолетта – прислуга. Мама часто кричала папе: «Фрэнк, я к тебе в прислуги не нанималась!» Папа раскуривает трубку, запах табака напоминает о том времени, когда они с мамой были женаты.
– Рассказывай, дружок, что за странный сон тебе приснился, – говорит он уголком рта.
Я с любопытством разглядываю газелью голову, мушкеты папиного дедушки времен Бурской войны, потолочный вентилятор.
– Мы с мамой пошли в гости к одной даме, настоящей леди, из знатных господ. А дом куда-то запропастился, и мы спросили какого-то мойщика окон, но он не знал… а потом дом нашелся, большой такой особняк, как в «Рожденных в поместье»{8}. А там был мальчик, его Иона звали, но он превратился в огромную собаку. И Иегуди Менухин там был, мама с ним в гостиной играла…
Папа фыркает от смеха.
– …а потом я увидел свой портрет, без глаз, а… – Тут я замечаю в углу черную железную дверцу. – И дверь эта там тоже была.
Папа оглядывается:
– Да, во сне такое бывает – все перемешивается, правда и вымысел. Вчера ты меня расспрашивал, что за этой дверью, – там оружейная, помнишь?
Раз папа говорит, наверное, так оно и есть.
– А во сне все казалось настоящим.
– Да, во сне все казалось настоящим, но ты же видишь, что это не так, верно?
Рассматриваю папины карие глаза, морщинки, загорелую кожу, седые пряди в русых волосах, нос, похожий на мой. Часы кряхтят «хрип-храп, хрип-храп», а где-то совсем рядом раздается трубный рев. Я гляжу на папу, надеюсь, что не ослышался.
– Верно, дружок, вчера вечером стадо через реку перебралось. Мы к ним обязательно пойдем, но сначала поешь.
– Вот, угощайся, – говорит Джой, ставя передо мной поднос. – Твой первый завтрак в Африке.
Огромный сэндвич, ломтики бекона в три слоя, щедро залитые кетчупом.
– Сам Господь Бог от такого не откажется, – говорю я.
Эту фразу я услышал в какой-то комедии по телевизору, все смеялись.
– Надо же, какой обходительный, – говорит Джой. – Интересно, откуда это у тебя…
Папа обнимает Джой за талию.
– Сначала попробуй кофе. Сразу возмужаешь.
Я поднимаю кружку, смотрю внутрь. Чернота – как нефть, как дыра в пространстве, как Библия.
– Виолетта только что кофе смолола, – говорит Джой.
– Сам Господь Бог от такого не откажется, – говорит папа. – Пей, дружок.
Что-то внутри меня противится: «Не пей, не надо!»
– Не бойся, мы маме не скажем, – говорит папа. – Это наш с тобой секрет.
Широкая кружка накрывает нос, будто газовая маска.
Широкая кружка накрывает глаза, всю голову.
А потом то, что там, внутри, начинает меня глотать.
Прошло какое-то время. Не знаю, долго или нет. Щелочка света открывает глаз, превращается в длинное пламя. Холодное яркое белое звездное. Свеча в
