отверстие.
Не представляю, что там за смесь получилась, и не хочу думать – зачем нужна.
Пока главный шаман утрамбовывал тонкой палочкой все, что напихали в несчастную трубку, я думал: а кто они вообще такие? Что шаманы, это понятно. Но имен не спросил. А называя имя, каждый открывает часть себя, причем самую сокровенную часть. Это как доверие в долг. Колдун, зная имя, может наложить заклинание. Жертва станет безвольным полудурком.
Хотя Жамчин не особо переживал, что нашлю на него морок. Знает, что не умею.
Наконец шаман закончил тыкать палочкой в жерло и спросил:
– Ты случаем ничего странного не ел, не пил?
Я почесал лоб. Вопрос еды сейчас очень острый, жрать охота – хоть вой. И тело болит от нехватки ценнейшего сока из мертвячьих костей. Что я ел? Действительно, что и когда ел за последнее время?
– Ну, – буркнул я, – нормально ел только вчера у гоблинов. Вроде хорошо все было, еда как еда. Не человечья – гоблинская.
– А что, – поинтересовался шаман, – есть разница?
Я немного смутился, но кивнул.
– Есть. Человечью плохо перевариваю. Не знаю, что они с ней делают, но, как только съем, живот колом встает.
– Хм, – протянул шаман и скривился, словно лимон съел.
– Меня самого это не радует, – с досадой произнес я. – Ворги как ворги, жрут все подряд и лиха не знают. А я бракованный на желудок. Уже не раз проверял. Так?то могу даже грязевой суп троллей есть. Гадость, конечно, но ничего – перевариваю. А человечий – увы.
Шаман многозначительно потер пальцами подбородок и поднес трубку к лицу. Его глаз оказался прямо над отверстием. Несколько секунд он заглядывал туда – может, миры какие увидел. Затем приподнял перед собой и снова спросил:
– Но ты уверен, что не ел ничего странного?
Вспомнилась выходка гоблина с красной пастой для бивней. Ощущения от нее, конечно, неприятные, но едва ли можно назвать серьезными.
– Батлок ел, – сказал я, пожимая плечами. – Батлок годится?
Шаман покачал головой, высыпав на ладонь немного порошка из трубки.
– Нет, – сказал он. – Батлок влияет на воргов как усмиритель. Не больше. Я пытаюсь другое выяснить.
– Что? – выдохнул я.
– Что за тобой тащится и почему.
Я задумался. Тени за собой не замечал, но стойкое ощущение, что за мной кто?то следит, тянется уже долго. Думал, из?за болота. Всякой дряни полно, мало ли кому захотелось меня сожрать. Но шаман серьезен, смотрит внимательно, вон глаза как буравят, даже съежиться хочется.
– Где я мог съесть что?то… – протянул я задумчиво. – Да нигде. Точнее, где угодно. Сегодня мертвяка ел немного, но это не считается.
– Не считается? – переспросил шаман.
– Ага, – согласился я. – Это как раз самая нормальная для ворга пища.
Шаман наморщил лоб и пару секунд думал, затем произнес:
– Ладно. А еще? Еще помнишь?
Я пожал плечами:
– У гоблинов полкладовки обнес. Но эти вряд ли станут осквернять свою провизию всякой дрянью. Они с гвардейцами торгуют. Если те начнут болеть, понятно, на кого первыми подумают.
Неожиданно в памяти всплыла хитрая рожа виночерпия, за ней отрубленная голова таверного и баранина с непонятным привкусом.
– Тьфу ты, пропасть! – выругался я.
Шаман вопросительно посмотрел на меня, пришлось поспешно объясниться.
– Там, в таверне, – начал я, – ел мясо. Вроде все как всегда, но виночерпий был нежитью. Я еще удивлялся: мертвяк работает в Восточных землях посреди бела дня.
Брови шамана сдвинулись, на лбу проступила глубокая морщина. Учитывая, что их у него не так много, жест означает не просто задумчивость, а крайнюю озабоченность.
– Подмешал? – спросил он.
– Уверен, – сообщил я. – Меня так крутило, сам не понял, как проглядел. Только когда сожрал полтарелки, учуял неладное.
Шаман некоторое время сидел в задумчивости, взгляд стал отстраненным, дыхание затихло – еле слышу. Спустя, наверное, вечность он проговорил:
– Значит, я все верно почувствовал.
Старший шаман бросил щепотку порошка в костер, которую во время разговора бережно сжимал в ладони. Огонь полыхнул синим, в воздухе с треском заиграли сиреневые и голубые переливы.
Я отшатнулся от жара. Если нормальный костер греет равномерно и уютно, то этот похож на ежа – как ни хватайся, все равно колет.
