сведений.
Впрочем, даже зная некоторые исторические реалии, принять решение было сложно. Та же Софья – умная, целеустремленная и небесталанная правительница. Жестока, но для XVII века это обыденность. Но не хотелось бы, чтобы супружество превратилось в поле битвы, где постоянно придется выяснять, кто в доме хозяин. И потом… Женившись на Софье, я изменю историю. И у меня не будет такого бонуса, как послезнание. Все-таки одно дело – небольшие поправки, и другое – такое кардинальное ломание канона через колено.
Впрочем, выбор мне вряд ли предоставят. И решать, кто станет моей женой, буду точно не я. Не факт, что Алексей Михайлович вообще согласится отдать одну из своих дочерей за сына какого-то герцога, являющегося польским вассалом. И не факт, что Речь Посполитая не станет противиться этому союзу. Совместные действия против османов и крымских татар – они, конечно, сближают, но личный интерес всегда важнее. Слишком много «но» в этом раскладе. Впрочем, я сделал главное – озадачил отца. А уж он обязательно выжмет из ситуации максимум.
Глава 10
Если бы меня кто-нибудь спросил, где я бываю чаще всего, покидая стены академии, я ответил бы – здесь. В кабинете моего отца. Большая комната, отделанная темным деревом, настраивала на деловой лад. И полностью отражала характер герцога. Здесь не было ничего лишнего. Все практично, удобно и рационально. Даже роскошь, неизбежная при отделке кабинета правителя, не была вычурной и тяжеловесной. Впрочем, насколько я помню из истории, версальские тенденции в помещения Митавского замка привнес даже не любящий роскошь сын Якоба, а Бирон.
Удобное бюро, массивный стол, мягкое кресло, шикарная библиотека и огромный глобус, который держат на своих спинах четыре слона. Данью украшательству, пожалуй, были только причудливо драпированные шторы и картины со сценами известных сражений. Многочисленные бумаги были придавлены тяжелым пресс-папье, а сам герцог, восседающий за столом и нетерпеливо постукивавший пальцами по очередному документу, хмурился. Понятно. Меня ждет очередной разнос за неоправданные траты. Но мне, как никогда, даже есть чем оправдаться!
Однако, как оказалось, дело было вовсе не в тех деньгах, которые я вбухал в организацию Курляндского научного сообщества, привлекая новых ученых и стимулируя уже существующих. Дело было в моей семейной жизни. Точнее в том, что оная откладывалась по независящим от герцога причинам. Как я и подозревал, русские прокатили нас со своей царевной. Причем довольно пренебрежительно. А как еще назвать требование, чтобы я принял православие и переехал в Россию?
Артамон Матвеев, разумеется, попытался сгладить недоразумение, но отца уже понесло. Вероятно, с боярами можно было бы пободаться, с царем договориться и в конечном итоге получить желаемое. Вполне вероятно, что русский царский двор именно на это и рассчитывал. Поторговаться, показать свою значимость и преподнести рядовые решения как великую милость. Вот только Якоб Кетлер был не тот человек, чтобы проглотить оскорбление. Пусть даже завернутое в красивую упаковку велеречивости дипломатического этикета.
Словом, герцог пылал праведным гневом, обещал при следующей войне Польши и России всемерно помочь горячо любимому суверену и клялся, что Алексей Михайлович больше не получит от Курляндии никакой помощи. Нужно ему продовольствие? Пусть покупает втридорога, как и полагается на войне. Мда. Похоже, из-за моей инициативы с русской царевной отношения между нашими странами кардинально испортились. Что не есть хорошо. Россия, между прочим, неплохой торговый партнер. А Алексей Михайлович не вечен.
– Однако нет худа без добра, сын мой, – улыбнулся герцог, желая меня утешить.
А чего утешать? Жениться я точно не стремился. Да, обидно, что нам отказали. Но возможно, это действительно к лучшему.
– На свете есть и другие принцессы, – пожал я плечами. – Вот увидите, отец, с таким подходом, Алексей Михайлович не выдаст замуж ни одну из своих дочерей.
– Насчет принцесс ты прав, – Якоб встал из-за стола и принялся мерить шагами комнату. Ого! Такое поведение говорило о большом волнении. В чем же дело?
– Что-то случилось?
– Можно сказать и так, – прикусил губу герцог. – Несомненно, тебе известно, какую прибыль приносят нам ткани. И их цена, и их цвет ставят нашу продукцию вне конкуренции. Пока мы сдерживаем производство по договоренности с соседями. Но долго это продолжаться не может. Сейчас мы поставляем наш товар больше в колонии, чем в Европу, однако такое положение дел меня не устраивает.
– Но противостоять англичанам и голландцам будет неразумно, – напомнил я. – У них есть все возможности, чтобы поставить нас на место. Даже наши колонии существуют до сих пор только потому, что их поддерживают. Курляндия пока не способна справляться самостоятельно. Нам и раньше не хватало людей.
– Наши отношения с этими странами действительно складываются неплохо, причем уже не первое десятилетие. Связей с Англией мы умудрились не потерять даже во время их революции. Мы поддерживали отношения с Кромвелем так же, как поддерживаем сейчас с Карлом Вторым. И это принесло свои плоды.
– Англия предлагает что-то интересное? – оживился я.
– Мне поступило пока еще даже не предложение, нет. Всего лишь намек, чтобы прощупать почву. У короля Карла Второго нет своих детей. А вот у его брата, герцога Йоркского, восемь детей. Из них четыре дочери.
– Отец, вы полагаете… – у меня аж горло пересохло от развернувшейся перспективы.
– Я пока ничего не полагаю. Но все мы смертны. А в случае кончины Карла Второго трон займет его брат.
Герцог Йоркский. Будущий Яков II Стюарт. Править он будет недолго и несчастливо, но, во-первых, кто об этом знает, а во-вторых, кто сказал, что ничего нельзя изменить? Если это – не шанс сохранить Курляндию, приумножив ее богатства, то я и не знаю, чего еще ждать. Что я знаю о детях Якова Стюарта? Помню только двух его дочерей. Логично предположить, что остальные не выжили, если появившийся от второго брака наследник стал одним из толчков для «Славной революции».
