хотелось бы, чтобы Курляндия вновь пострадала.
– Пушки, которые ты продемонстрировал, произвели на меня впечатление.
– Пока их никто не видел, кроме мастеров, но тем хорошо платят за молчание, – предупредил я следующий вопрос. – Полагаю, что к началу войны таких пушек станет больше. И их расчеты будут тренироваться. Правда, расход пороха приличный получится. Но я, кажется, нашел выход.
– Покупая у голландцев какой-то хлам, якобы на удобрения?
– Наверняка остальные страны скоро поймут, что это за хлам. И тогда цены на него взлетят, – улыбнулся я, вспомнив свою аферу с чилийской селитрой. Голландцы с удовольствием отдали ее за небольшие деньги, и я заказал еще. – Самое интересное, это сырье действительно можно использовать как удобрение. Но мы потратим ценный ресурс на изготовление пороха.
– Обходились же как-то.
– Ну да, благо Глаубер получил азотную кислоту еще сорок пять лет назад. Но лучше, если у нас будут разные варианты. Пушки нужно осваивать.
Вооружив своих мальчишек скорострельными, но очень дорогими ружьями, я все свои силы кинул на работу по улучшению артиллерии. И, изнасиловав мозги математиков и мастеров, мне удалось добиться приемлемого результата. Я заимел артиллерию примерно наполеоновского периода. Нет, сначала, как и всякий правильный попаданец, я пытался казнозарядки сделать, но для XVII века этот продукт оказался слишком высокотехнологичным.
В результате я представил отцу двенадцатифунтовые пушки, которые могли делать четыре выстрела в минуту. Гладкоствольные бронзовые орудия заряжались с дула и устанавливались на деревянных лафетах, оборудованных подъемным механизмом (довольно примитивным, надо сказать). Ствол имел длину примерно 12–18 калибров, а вся система весила примерно полторы тонны. По идее, пушка должна была стрелять чуть ли не на три километра, но возвышение ствола ограничивало дальность стрельбы максимум до 800–1000 метров.
Мои пушки стреляли не только ядрами, но и картечью. Отлитая из чугуна, одна к одной, картечь со 150–200 метров могла пробивать кирасы. Пересмотрел я свои взгляды и на охрану артиллерии. Тренировки показали, что количество человек, обслуживающих пушку, напрямую зависит от калибра орудия. Для моих 12-фунтовых красавиц полагалось восемь канониров и семь пехотинцев.
Собственно, скорострельность пушек улучшить было можно, но… не нужно. Ибо ствол пушки разогревается, и нужно ждать, пока он остынет. Скорее всего, в мороз этот показатель будет выше, особенно если предварительно облить пушку водой, но это еще нужно проверить. Пока что я не рисковал демонстрировать свое изобретение посторонним. И у меня было всего десять образцов.
Однако пока время терпело, и желаемые сто штук я успею сделать, как и обучить расчеты. И неплохо бы заодно лишить противника возможности самому стрелять из пушек. Поэтому (вместе с пушкарями) до седьмого пота тренировались и снайперы, получившие лучшие винтовки XVII века. Семейство Исаевых превзошло само себя. И хотя оружие получилось чудовищно дорогим, я не поскупился на изготовление ста штук. Пусть стрелки выбивают вражеских офицеров и пушкарей.
– Побывал я в Виндаве. Посмотрел на то, как строится новый флот, – поделился отец. – Похоже, ты действительно уверен, что война скоро.
– При датском дворе есть наши люди, – пояснил я. – Так что я не сомневаюсь, что война будет. Но нам нужно, чтобы шведы увязли в этой самой войне как можно глубже, чтобы им было не до Курляндии.
– Твой брат увлечен кораблями. И рвется в дальнее плавание, – вздохнул Якоб.
– Когда война на пороге? – удивился я. – Нет, наш флот должен поддержать Данию. Отец, вы же знаете, на каких условиях мы договариваемся.
– Да, договор против шведов и брат короля в мужья нашей Амалии. А от нас в качестве приданого оружие, деньги и флот, который будет сражаться на их стороне, – кивнул Якоб. – Кристиан, насколько я знаю, согласился, так что сейчас идут переговоры о деталях. И если все сложится, уже в следующем году Амалия отправится к будущему мужу.
– А Карл Якоб разведает будущие места битв. Кажется, он сошелся с Мишелем Баском? С тем, который Маракайбо грабил в компании с Олонэ?
– Пират, – поморщился герцог. – Но дело свое знает.
– А что с невестой для Фердинанда? – полюбопытствовал я. Последние сведения о происходящем при русском дворе до меня еще не дошли.
– Предварительно московиты согласны. Но они любят затягивать переговоры. Даже когда все ясно. Так что пока идет переливание из пустого в порожнее. Мы настаиваем, чтобы Фердинанду показали всех принцесс. Пусть он сам делает выбор. Портреты сам знаешь, слишком много лгут. Мы и так уступили московитам слишком во многом.
– Матвеев и Милославский должны нас поддержать, – прикинул я. Матвеев вообще сейчас в фаворе. Как же: сам царь женился на его воспитаннице.
– Да и сам московитский царь не противится браку. Наши курляндские врачи произвели на него сильное впечатление, – гордо пояснил герцог.
Это да. Ребята развернулись. По их рекомендации даже свинцовые трубы водопровода менять стали. И наследник Федор явно стал себя лучше чувствовать. Да и сам царь- батюшка перестал жаловаться на боли в сердце. Словом, наши специалисты показали себя с лучшей стороны. И это тоже большой плюс.
– Что ж… Фердинанд в этом году отправится в Россию, а в следующем Карл Якоб и Амалия навестят Данию, – прикинул я. – Если, конечно, переговоры закончатся удачно и в том, и в другом случае.
– Хочешь, чтобы брат показался на твоем новом большом корабле? – подначил меня герцог.
– Нет, корабль пока не готов, – признал я. – Планируется спустить его на воду года через полтора. Удержать его в тайне долго не получится, так что главное, чтобы пронюхали про корабль попозже. И не успели ничего подобного сделать в ближайшие лет пять. А лучше семь.
Корабль, который планировалось назвать в честь отца «Герцог Якоб» был моей гордостью. Великолепный 74-пушечник явно превосходил все, что строилось в данную эпоху. Помимо мощного залпа этот корабль мог похвастаться и неплохой скоростью, почти как у фрегата, за счет узости корпуса, изрядной длины и мощной парусной оснастки.
