Хорошо, что хоть вообще что-то в голове осталось. Но планировать действия чуть ли не в мировом масштабе с таким багажом знаний… Это даже не смешно.
Но, как любят повторять попаданцы из когда-то прочитанных мною книг, делай, что должен. Ситуация сложилась как нельзя лучше – наконец-то настанет тот редкий момент, когда Швеция подставится под поражение. Окончательно задавить зверя вряд ли возможно. Но нанести ему болезненный удар, чтобы он зализывал раны и не лез в политику – вполне реально. Если объединиться. Я не хочу еще одного разорения Курляндии. Отец этого не переживет. Да и мне будет жаль потраченных сил и средств. Страна только-только начала вылезать из ямы.
Я договаривался, переписывался, интриговал, и вообще жизнь била ключом. Наверно потому, что мне вновь было 22 года. Я уже начал забывать, как это весело. Даже многочисленные обязанности меня не угнетали. И, к сожалению, не всегда воспринимались всерьез. Но слишком яркой оказалась любовь к Гертруде, мне слишком нравилось дарить ей божественную музыку (внаглую грабя будущих гениальных композиторов), и чересчур интересными были беседы с умнейшими людьми, собравшимися в Курляндском научном сообществе.
Издавались новые книги и брошюры, велась активная переписка, обновлялось оборудование в лаборатории, позволяя гениям творить и не думать о прозаичных вещах, составляющих скучную обыденность. Они тоже жили на подъеме, на взлете, упиваясь работой и своими открытиями. И я бы сказал, что все было хорошо, что будущее рисовало только радужные перспективы, но это никогда не было правдой. И жизнь всегда это подтверждала, внося свои правки. К сожалению, самые надежные планы могут полететь в тартарары.
У Ньютона взорвалась лаборатория, похоронив двоих талантливых, но неосторожных учеников и работу целых трех месяцев. А в декабре 1672 года, прямо перед Рождеством, умер Глаубер[26].
Глава 14
Смерть Глаубера стала для меня ударом. В принципе, я понимал, что недолго ему осталось. Ученый угробил свой организм задолго до нашей встречи. И то, что в последние годы он старался беречься, уже никак помочь не могло. Да и возраст у него для XVII века был вполне почтенный – как-никак, больше семидесяти стукнуло. Ну а если учесть, что у Глаубера и ноги отказывали, и тремор рук начался, и память подводила… Ничего хорошего ждать не приходилось. И все-таки его смерть выбила меня из колеи.
– Он же был первым ученым, прибывшим в Курляндию? – хмурился присутствовавший на торжественной церемонии прощания Ньютон, ежась на холодном ветру.
– Да. С него все началось, – подтвердил я. – С него и с Гюйгенса. Небольшие дома в далекой деревеньке стали первыми лабораториями. И там рождались великие открытия.
– Теперь Академия Курляндии славится на всю Европу. Не говоря уж о нашем Научном сообществе, – напыщенно провозгласил Исаак, гордившийся своим положением.
– Хотелось бы, чтобы так продолжалось и дальше.
– Мне кажется, нигде ученых так не чтут, как в Курляндии. Гюйгенс наверняка пожалел, что перебрался в Париж. Свою последнюю работу, во всяком случае, он вынужден был издавать за свои деньги. И небольшим тиражом. Да и Глауберу вы создали наилучшие условия. Живи он в другой стране, наверняка давно бы уже скончался. А тут такие почести…
– Я хочу, чтобы профессия ученого стала престижной, – признал я. – Чтобы люди поняли, что именно наука двигает мир дальше. Именно поэтому я приказал отдать землю недалеко от Академии под кладбище. Здесь будут хоронить самых выдающихся ученых.
– Я слышал, Глауберу заказали даже не памятник, а целую скульптурную композицию, – ревниво заметил Ньютон.
– Хотелось бы достойно почтить его память. И увековечить хотя бы самые выдающиеся изобретения Глаубера, – объяснил я. – И потом… Чем лучше я создаю условия для ученых, тем больше получаю отдачу. Да и вам это выгодно. Вы получаете хороший доход от своих изобретений.
– Гука даже женили…
– И у человека сразу характер в лучшую сторону изменился, – рассмеялся я.
Спутницу жизни для великого ученого искали долго и ответственно. В результате ему досталась исключительно домашняя женщина, которая ценила уют, восхищалась гениальностью мужа и организовывала его быт даже в мелочах. Гук летал на крыльях любви и, вдохновленный, продолжал изобретать. Жизнь его была устроена, открытия ценились на мировом уровне, и даже племянница была определена в лучшую школу и получала содержание от курляндской казны. Жаль, Ньютон пока никак не поддавался на мои попытки его женить. Но… Все еще впереди.
…Как известно, неприятности не случаются по одной. Воспользовавшись тем, что я решаю дела в столице, на меня насела матушка. Ей вздумалось вновь поговорить о моей женитьбе. Я даже опешил. Вот еще чего не хватало. Мы же договорились на кандидатуру Анны Стюарт, в чем дело-то? Оказалось, что дело в англичанах. Точнее, в их очередном порыве к свободе и защите собственных прав. Мало того что парламентская оппозиция выступила против короля, так еще и мой потенциальный тесть Яков, герцог Йоркский, покинул пост Адмиралтейства и слинял из Англии.
Временно, конечно. Но матушка всполошилась. Еще свежи были воспоминания о том, как англичане укоротили на голову своего короля. И ни благородная кровь сюзерена, ни международное возмущение им не помешали. Так что переживания моей родительницы можно было понять. Вдруг мы поставили не на ту лошадку? Вдруг нужно срочно менять политику и искать невесту в другом месте? Там, где нет бунтов? Блин! Весело начался у меня 1673 год…
Разумеется, я благородно отказался от поиска других невест. Более того, нужным людям были отправлены указания поддержать все противоборствующие стороны. И деньги для этого выделены немалые. Пусть и Карл II, и сам Яков знают, что у них есть поддержка. Благодарность властьимущих – это, конечно, миф, на который не стоит рассчитывать, но любая мелочь может сыграть в нужный момент. К тому же я и про оппозицию не забыл. Подкупать ее пока рано, а вот налаживать связи – самое то. Мне нужна была поддержка моих матримониальных планов.
