повелось.
К этому моменту подошли крейсер и лоцманский катер. На все наши суда, включая трофейный миноносец, на мачте которого над японским флагом развивался наш российский, были высажены группки вооружённых матросов под командованием офицеров. Выяснив, кто тут старший, молодой лейтенант попросил меня пройти к ним в лодку. Прихватив все свои документы и рапорты на имя коменданта города, я спустился в паровой катер, и тот достаточно ходко пошёл в порт. А чуть позже уже наши суда, вытянувшись в линию, тоже медленно входили в порт, двигаясь по фарватеру. На военной пристани народу было мало, только встречающие. Мои сопровождающие со мной разговаривать отказались, так что пришлось ждать, что будет дальше.
Удивили и ошарашили. Вместо приветственных поздравлений – арест, и я был отконвоирован в крепостную тюрьму. Комендант, когда у меня забирали документы и снимали оружие, пояснил: приказ из Санкт-Петербурга. Когда после повторного обыска за моей спиной закрылась дверь карцера, я остался наедине со своими мыслями, и, надо сказать, они меня не радовали. Похоже, англичане сделали свой ход. Хотя, возможно, они тут ни при чём, у нас своих инициативных идиотов хватает. Да и задержание объяснили странными словами: за пиратские действия в боевой зоне.
Сказать, что я был зол, – значит ничего не сказать. Час ходил от стены к стене в камере. И, свирепо выдохнув, буркнул сам себе:
– Не хотите, чтобы я с вами был, пусть будет по-вашему.
Сняв форму прапорщика по адмиралтейству, я аккуратно, с некоторой педантичностью сложил её на нарах, чтобы на виду была, сверху положил фуражку. Сапоги снимать не стал. На мне осталось утеплённое нательное бельё. Подойдя к двери, я постучался в неё. Пришлось долго стучать, даже замёрзнуть успел, в камере было холодно. Когда послышались шаги снаружи, я подготовился.
– Чего тебе? – открыв смотровое окошко, спросил охранник.
– В туалет хочу. Тут у вас удобств нет.
– Сейчас принесу, жди.
Тот закрыл окошечко и куда-то утопал. Вернулся минут через десять, я тут чуть не окоченел, реально холодно. Открыв дверь, он спокойно вошёл в камеру. Вот это он зря, удар в горло и обездвиживающий по шее. Убедившись, что охранник без сознания, убивать его не хотелось, я быстро обыскал его, прибрал немного мелочи и выскользнул в коридор. С охранника форму брать не хотелось, тем более по комплекции он был выше на голову и имел солидное пузо. Я вихрем ворвался в комнату охраны, в прыжке ударив коленом в живот одного, стоявшего с кружкой в руке охранника и добавил локтём по затылку, когда тот согнулся. Второй и последний из охранников, сидевший на скамейке рядом с печкой, куда подкидывал деревяшки, дёрнулся, оборачиваясь, пытаясь дотянуться до винтовки в стойке, но футбольным ударом ногой в голову я его вырубил. Так-то я боксёр, но больно уж тот подставился под удар.
Обыскав обоих, я стал обладателем суммы в шесть рублей двенадцать копеек. Оружие я не брал, служебное, попасть им может, но снял с одного связку ключей с пояса. Когда меня уже здесь обыскивали и забрали белый шарф, входящий в комплект моей офицерской формы, я приметил, что её убрали за какую-то дверь, и стал подозревать, что за ней же можно найти много интересного. Один из ключей подошёл, и я быстро осмотрел стеллажи, на свой шарф даже не обратил внимания, без надобности. В основном там было разное тряпьё, но я нашёл отличную шинель железнодорожника, хорошо сшитую. Накинул, пытаясь согреться, и стал копаться дальше. Потом нашёл по размеру штаны, обычные, гражданские, меховую шапку, тёплую рубаху и куртку на меху с меховым же воротником. Шинель положил на место, вернулся уже одетый в каморку охранника и прицепил ключи на место, чтобы охрана не поняла, где я одежду нашёл. Покинуть здание тюрьмы, а потом направиться прочь от квартала военных тоже труда не составило, я не привлекал внимания.
Заметив, что за мной кто-то бежит, я насторожился, но это оказался радостно скалящийся Ен.
– А я вас освобождать шёл. Как нас с «Оки» свезли, как узнал, что вас арестовали, так и побежал выручать.
– Молодец, – невольно улыбнулся я. – Идём на ту сторону порта. Там, похоже, основная часть города и жилые кварталы расположены. Сейчас какой-нибудь трактир найдём, поедим. А то кишка кишкой играет.
Мы вошли в ближайшую простенькую ресторацию. Я заказал щи, кашу с подливой и компот, Ен сделал себе заказ. Пока мы шли, он описал, какой шок получила команда, когда они узнали, что я арестован. В ярости были все. Особенно Василевский кричал, назвал коменданта Владивостока подлецом. Да ещё во всеуслышанье. Это он зря, хотя я с ним и согласен. К моему удивлению, тот был титульным дворянином и особо последствий не боялся, называя вещи своими именами.
Ен поинтересовался моими планами. Высказав свою позицию по поводу ареста, в основном в матерном выражении, я сказал, что теперь буду воевать с захватчиками в одиночку, российская сторона потеряла моё к ней уважение. Навсегда. Я уже серьёзно думал, что зря принял гражданство Российской империи. Ен, естественно, собрался со мной, но тут я его обломал: дальше только сам. Были у меня планы, и свидетелей иметь не хотелось.
Когда я закончил со вторым блюдом, то, сыто откинувшись на спинку стула и делая глоток очень неплохого компота, сказал:
– Ен, наша договорённость расторгнута. Ты можешь заниматься всем, чем пожелаешь, советую по железной дороге вернуться в Питер. Более того, дарю тебе свою новообретённую квартиру в столице, я туда уже не вернусь. Подданство я собираюсь расторгнуть. Сейчас сходим к нотариусу и всё оформим. Правда, я без личных документов, отобрали при аресте, но думаю, смогу договориться с нотариусом. Будешь её сдавать и на арендную плату жить. Тебе вполне хватит, можешь семью завести, как хотел. Тебе ведь двадцать пять всего.
– Я хотел бы остаться, – тихо ответил Ен. – Я русский подданный и буду воевать с нашим врагом. А квартиру мне не надо, вы и так много сделали для меня, Максим Евгеньевич.
– У тебя свои счёты с японцами, – проявил я проницательность. – Ты мне так и не рассказал, почему покинул Корею, но догадаться нетрудно. Особенно когда ты из пулемёта
