сам прекрасно понимаю, что это только в фильмах они разлетаются на мелкие щепки, когда на них облокачиваются, так что пройти сквозь дверь было не реально, поэтому я выбрал самый лёгкий выход из дома.
Сам же я вышел как белый человек, через дверь. Оба ковбоя уже успели склониться над Эндрю, который неловко возился на земле у коновязи, запутавшись в занавесках.
– Эд, что случилось? – спросил его ковбой с двумя «кольтами».
– Бесполезно, Крис, он снова в отрубе, – пытался успокоить его второй.
Я щёлкнул языком, привлекая их внимание.
– Руки, – показал я стволом «кольта», чтобы они убрали руки подальше от оружия. После чего, держа их на прицеле, завёл обоих в комнату Барроуза и связал, оставив там. Думаю, верёвки и кляп удержат их, пока я не скроюсь.
Закинув тело полубессознательного Барроуза на круп его лошади и ведя её в поводу, поскакал к городу, поглядывая, чтобы он не свалился с коня.
Развод Хоткинса на деньги начал набирать свои обороты.
Жены – это такой груз на ногах, что просто нет возможности сманеврировать. Я знал, что в это время тронуть белую женщину что-то из разряда невозможного, однако также понимал, что подобные люди пойдут на всё. Я был таким же, тронут меня, я трону так, что кто-то из нас умрёт, и это явно буду не я. Поэтому караван, который шёл почти на сто километров в нужном для меня направлении, был подарком богов с Олимпа. Я как узнал о нём, так сразу же подсуетился и договорился о включении в него своего фургона.
Белое Перо, которого я встретил в городе, ушёл с ними, я договорился с ним об охране обеих моих жён и имущества. Сам я пока оставался в городе по понятным причинам.
Как только пыль, поднятая караваном, улеглась, я развернул коня и поскакал обратно в Лафаэто. Темнело, пора было навестить судью, он играл решающую роль в моей афере.
«Если бы «запазуха» работала, никаких проблем бы не было. Не пришлось бы ничего подобного городить. Да ещё Михась никак не проявляется», – с привычным сожалением подумал я.
Глаза пробегались по обочине дороги и большим камням, где любили греться змеи. И только почти на самом въезде в город мне попалось то, что нужно, насколько мне объяснил Белое Перо, эти змеи тут были самые ядовитые. Главное заметить их, уж очень они хорошо маскировались.
Поймать её оказалось удивительно просто, проснувшаяся гадюка с интересом наблюдала за моим приближением, свернувшись кольцами. Накинув на неё материю, я рогатиной придавил её за горло, когда она стала выползать из-под материи, и, хладнокровно взяв её рукой, спокойно сунул в мешок. И только когда она примостилась на лошади, я облегчённо вытер пот на лбу, никогда не любил змей.
Мой план был прост до неприличия. В моём мире это называется «наезд», или проще говоря «кидалово».
Хоткинс любил своего непутевого сына и был готов на всё, чтобы обезопасить его. Барроуз, который сейчас находится у шерифа, очень подробно описывает, как его уговорили и сколько заплатили, так что проблем с этой стороны у плантатора будет не меньше, чем с моей.
А что мне было с ними церемониться? К американцам у меня были не самые тёплые чувства, так что жалеть я их не собирался. Жить здесь становится проще, если смотришь на всех в этой стране как на врагов. Очень удобно, нет никакой жалости. Нет, тут есть, конечно, хорошие люди, но трогать их я не собирался, для этого есть другие. Правильно говорили: Америка – страна преступников и негодяев. Это только сейчас они начали разбавляться разными людьми с европейского континента и островов.
Так вот развод на деньги должен был начаться с моего посещения судьи, который жил через две улицы от мэрии.
Изменив внешность и, вместо двух, повесив одну кобуру, я проник в дом судьи Герольда, который уже готовился отойти ко сну. Его лицо нужно было видеть, он минут десять не мог поверить, что я от Хоткинса и пришёл требовать с него освобождения Барроуза.
– Но я не могу, это просто не поймут, – растерянно ответил он, пытаясь рассмотреть меня, но лампа не давала такого освещения, чтобы это было возможным, да и шейный платок хорошо помогал остаться неузнанным. Голос я старался изменить, он был глубже, и слегка шепелявил из-за двух долек морковок за щеками.
Но меня это не волновало, и я продолжал требовать, демонстративно теребя рукоятку старого «ремингтона», пока не довёл судью.
– Мало того, что вы ворвались в мой дом, в мою спальню, так ещё так нагло требуете невозможного, – начал заводиться он.
Короче, я его реально достал. Повернувшись к выходу, я сказал:
– Мистер Хоткинс велел передать вам его пожелания здоровья, если мы не договоримся, – и спокойно кинул на пол развязанный мешок, из которого сразу же выползла рассерженная гадюка, которую я минут десять выводил из себя перед акцией.
Визг, который поднял судья, слышала, наверное, половина жителей далеко не маленького города. Информация подтвердилась, тот их панически боялся.
– Посмотрим, что будет дальше, – тихо пробормотал я себе под нос, наблюдая из-за угла одного из домов, как судью выводят на улицу под ручки. Судя по крупной дрожи, досталось ему немало. Перенапрягся бедняга, такой стресс. Появившийся шериф с помощниками разогнал зевак и быстро навёл порядок.
– Не думаю, что Хоткинс теперь получит помощь со стороны судьи, – задумчиво сказал я и, развернувшись, направился к коновязи, следующим был дом Хоткинса.
Несмотря на то, что изучил подходы к усадьбе, попасть внутрь я смог не так быстро, как хотел. Избавившись от внимания сторожевых собак куском мяса, я подошёл к заднему входу, которым в основном пользовались слуги, и проник на кухню, после чего направился к хозяину.
В доме было восемь человек: это сам вдовствующий хозяин, его отбившийся от рук сынок с подругой и пятеро слуг. Начав именно с них, я связал всех, включая напыщенного
