– Некромант?
– Да, некромант… да в тебе много скрытых ментальных способностей, иначе б ты не смог так просто справиться с шамом! Поверь мне, не смог бы.
– С кем справиться? – удивленно переспросил молодой человек.
– С одноглазым. Шамы – загадочные злобные существа с невероятным ментальным могуществом. Могут слышать чужие мысли. Могут свернуть мозги. Много чего могут. Одноглазый, конечно, не трехглазые… Но, все равно – могуч! А ты с ним справился, убил. Значит, и ты… Ладно, хватит уже болтать. Пошли.
Вернувшись на разоренное кладбище, молодой человек уселся на свое любимое место – меж разбитыми плитами. Погладил брошенное в пожухлую траву надгробие с двумя змеями, обвивающими крест. Закрыл глаза…
– Концентрируйся, милый… Просто разбуди кладбище и попроси помочь, – негромко промолвила Раста. – И ни о чем не беспокойся. Я буду тебя охранять.
Дарг молча кинул и, прикрыв глаза, наклонил голову, вызывая ментальный посыл…
– Вы просили… я принес… принес… принес…
Ничего не происходило… Никто не откликнулся, вообще не было слышно никаких голосов…
А потом… Потом что-то вдруг наплыло, затуманивая сознание, словно бы в мозг юноши властно вторгалось само обиталище мертвых, разоренное и оскверненное задолго до Последней войны…
Дарг видел “ваганек” – подобранных на улицах бомжей, погибших в пьяных драках. Видел ровные ряды мертвых тел – погребения нераскаявшихся грешников, умерших “дурной смертью” и самоубийц. Видел “убогий дом”, морг для неопознанных трупов, лежащих на льду в особых подвалах. Со всей Москвы свозились сюда неопознанные тела. Так и лежали они всю зиму, а хоронили их летом, в особый праздник – Семик. Москвичи приходили в этот день на Лазаревское кладбище, чтобы помянуть своих без вести пропавших родственников. Поминки кончались лихим разгульем, буйными пьянками и драками. Боялись древние москвичи нечистую силу, ой, как боялись! Потому и старались не обижать местных лесных духов. Да, пьянствуя, славили покровительницу этого места – Марью.
Поговаривали, что здешние мертвецы, скончавшиеся без покаяния, преследуют одиноких путников. Из страха перед местной нечистой силой гулеванили шумными компаниями.
Дарг вдруг услыхал разгульные песни, погружаясь в атмосферу бурного веселья с песнями, хороводами и цыганами. Он сидел у свежей могилы, прямо на траве. Пил без закуски водку из грязного захватанного стакана, в компании таких же, как и он сам, людишек, называемых «рощинская братва». Одеты все были примерно одинаково – начищенные до блеска яловые сапоги, плисовые брюки, клетчатая сорочка, накинутый на плечи пиджак. На стриженой, с чубчиком, голове – кепочка-восьмиклинка, на шее – белый пижонский шарф. Не для тепла – для понта. С той же целью и папиросочка к уголку губ приклеилась, а в карманах чувствовалась тяжесть – кастет, нож… да еще и наган!
Наган – точно! И звали Дарга сейчас вовсе не Дарг и не Ждан, а Хрящев Иван Иваныч. Матерый уголовник по кличке «Хрящ». Блатной. Четыре «ходки» – три за грабежи, одна – по хулиганке-бакланке. Уважаемый в Марьиной Роще человек!
Рядом, плечом к плечу, сидел рыжий парняга в расстегнутой чуть ли не до пупа рубахе, под которой виднелась синяя от наколок грудь. Колька Бондаренко. Верный кореш – Бондарь.
Намахнув стакан, Дарг (точнее говоря, Хрящ), вдруг обнял рыжего за плечи и, воровато оглянувшись вокруг, зашептал на ухо:
– Я тебе говорю – мент это, легавый. Замаскировался, подлюга, масть на время сменил. А ты ему веришь!
Бондарь пьяно тряхнул головой:
– Не-а, не верю! Я вообще никому не верю. Токмо, братуха, тебе! А ну, давай, выпьем. Корешей погибших помянем…
Вытащив из-за пазухи бутылку, рыжий принялся ловко оббивать запечатывающий пробку сургуч наборной ручкой бандитского ножа – финки. До конца не оббил – вдруг дернулся, выпустил все из рук, завыл, обхватив голову руками…
– Ой, горюшко-о-о-о! Ой, худо-о-о-о… Опять в голову лезу-у-ут, опять…
Перед глазами Дарга-Хряща все поплыло, закачалось… И словно ударил током вопрос:
– Зачем пришел, у-у-у? Зачем явился? Зачем покоя нас лишил?
Вот тут-то Дарг, настоящий Дарг, а не Хрящ, понял, что все эти вопросы – к нему.
Покивал. Поздоровался вежливо:
– Час в радость, братва.
Откуда и слов-то таких нахватался! Разве что вот сейчас, от блатных.
– Я вам принес кое-что… вы просили…
– Принес?! Принес? Принес!!! Неужто? Тот самый…
В глазах потемнело, пропало все, лишь зашелестели в голове голоса, и слышались в них удивление, недоверье и радость. Именно в такой вот последовательности.
– Крест! Он крест принес!
– А не врет часом?
– Не, не врет. Мы бы чувствовали.
– Силу Сандунова позвать! И Сандуновых, Силычей. Их крест-то, их…
