Самое главное – башмаки подошли. Больше всего боялся за обувь – малы будут, так вообще ходить невозможно, велики – ноги собьют.
Противно было надевать вязаные носки с ног покойной – пахло чужим кислым потом, носки не первой свежести. Еще бы какой-нибудь грибок не подцепить – мелькнула мысль и тут же угасла по причине своей глупости – о грибке ли думать, когда и заболеть-то, возможно, не хватит времени – раньше убьют!
Одетым сидеть гораздо приятнее. И теплее, и комфортнее. А вот голой тюремщице на ледяном полу совсем некомфортно, о чем она известила, перемежая свое сообщение площадной руганью, прерванной пинком в бок:
– Заткнись, тварь! Будешь отвечать на вопросы! Почувствую, что врешь, – сделаю больно. Очень больно! Поняла?
– Поняла! – хрипло каркнула женщина и замерла, оторвав голову от пола. Лежать ей было неудобно, все больше и больше затекали ноги, руки, спина, еще немного, и она начнет стонать и плакать, требуя развязать. Эту картину Сергей наблюдал за время своей милицейской службы не раз и не два. Однажды он даже решил попробовать, каково это, лежать связанным «ласточкой». Попробовал. Больше пробовать такое не хотел. Его хватило на пятнадцать минут, и это воспоминание врезалось в память на всю жизнь. Очень плохое воспоминание.
Кстати сказать, после того как попробовал – больше никогда никого ТАК не вязал. Уж лучше избить, чем на «ласточку». Лучше стулом по башке.
– Итак, повторяю вопрос: что будет, если я выйду с территории тюрьмы? Что сделает ошейник?
– Ничего, я же сказала! – скрипя зубами, простонала женщина. – Развяжи!
– Попозже вернемся к этому вопросу, – бесстрастно ответил Сергей, отбрасывая все лишние мысли – о гуманности, о жалости и о подобной чуши, которая сейчас для него просто вредна. – Где мои мужчины?
– А я откуда знаю?! Увели в допросную! – каркнула тюремщица, кусая губы.
– Где допросная?
– В этом же здании, наверху!
– Что будет после допроса?
– Не знаю. Может, убьют, может, оставят в живых – если раньше не сдохнут! Допросная – это тебе не трактир! Там допрашивают! С пристрастием! И магией, и щипцами! Да развяжи, что ли?! Сил терпеть уже нет! Лучше сдайся, дура! Может, снисхождение тебе будет, убьют сразу, без мук! Обещаю, пытать не буду перед смертью!
– Почему меня сюда заперли? Почему не доложили Главе? Почему не расспросили меня, как я просила?!
– Почему заперли?! Придуриваешься, что ли? Ты лазутчица! И уже не первая! Союз засылает вас, дебилок, на верную погибель! Дураки решили, что мы не распознаем «мерцающую»? «Перевертыша»?! Идиоты! Главе все доложили, но кто ты такая, чтобы Глава с тобой встречалась?! Поганая лазутчица! Вначале из тебя выжмут все, что ты знаешь, а потом уже решат, что с тобой делать! Да что делать? Казнить, конечно! Какой-нибудь особо мучительной казнью – как всех шпионов! Последнюю шпионку на кол посадили, да с перекладиной – долго жила, крепкая оказалась! Уже и птицы глаза выклевали, а она все дергалась! Правда, и колдуньи постарались, поддерживали, чтобы подольше мучилась, но все-таки – крепка, сучка! Если развяжешь меня, отпустишь – постараюсь, чтобы ты умерла быстро. Яду дам! Тихо, мирно помрешь, и все!
– Врешь, тварь! – уверенно объявил Сергей и с размаху пнул тюремщицу в бок. – Мечтаешь отомстить, я знаю! Еще раз – что будет, если я выйду с ошейником за территорию тюрьмы, – он будет меня душить? Отрежет голову?
– Да ничего не будет! – задергалась женщина, возя дряблой грудью по полу. – Спятила, что ли? Какое там душить, не знаю ничего! Колдовать не сможешь – да! Найти тебя по ошейнику можно – да! Про удушение ничего не знаю!
– Врешь! Врешь! Врешь! – Сергей пинал тюремщицу, вымещая на ней злость, разочарование, страх и боль, опомнился только тогда, когда та потеряла сознание. Выругался, пощупал пульс – жива! Похоже, что сломал ей два или три ребра. Поморщился, поднял с пола пустую чашку, набрал воды, вылил на женщину. Потом еще набрал и снова вылил. Наконец та очнулась и застонала:
– Ыыыы… оооо… больно! Гадина… Я же все тебе сказала!
– Теперь расскажи, как найти допросную, – все, в подробностях – где какие посты стоят, как подойти к ним незаметно, сколько людей в охране – рассказывай, иначе отобью все, что у тебя в брюхе еще не отбито! Быстро!
Через пятнадцать минут Сергей знал все, что ему нужно было знать о системе охраны. Тюремщицу буквально несло откровениями, она взахлеб рассказывала о том, о чем спрашивал Сергей, и больше, чем он спрашивал, – с ужасом глядя на ноги мучительницы. Пришлось пнуть ее еще пару раз, чтобы освежить память насчет охраны казармы, когда показалось, что женщина врет, но в общем и целом, скорее всего, она говорила правду. По крайней мере такую правду, которую она считала правдой. Обычно те, кто любит мучить, с трудом выносят боль. Вероятно, потому они и вымещают страх боли на своих жертвах.
Закончив допрос, Сергей разрядил в женщину парализатор. Развязывать не стал, но и убивать не стал. В убийстве не было необходимости, а для того чтобы развязать – не хватило человеколюбия. Он никогда не любил вертухаев, не раз за время службы в ментовке прикидывая, что сам может оказаться на месте заключенного. И вот такие вертухаи будут измываться над ним самим.
Если ты решил работать тюремщиком – получи все, что тебе причитается. В том числе и риск попасть под горячую руку узника. Это твоя работа, так что нечего ныть.
Подобрал второй парализатор, сунул в петлю на поясе. Другой так и остался в руке, наготове. На сколько зарядов его хватит – неизвестно. Забыл спросить у бабы. А теперь уже поздно. Досадно, но ладно. Разберемся в процессе, так сказать.
Знакомым коридором на выход, мимо десятков дверей, таких же, как та, что вела в его камеру.
Полумрак, только далеко впереди, у закрытого выхода, горит фонарь. Свой фонарь держал за спиной, чтобы свет не бил в лицо. За столом сидит одна охранница, занята
