что болели ребра. Горло горело огнем, в уши словно пробки вбили. Левое колено при каждом шаге взрывалось острой болью. Погони слышно не было. Пробежав пару кварталов, Вада перешла на шаг, прикидывая, как быть дальше.
Все вещи остались в «ланосе». Оба рюкзака, документы. Это ничего. Это все равно. Главное – ушла. Что теперь? Возвращаться на проспект не хотелось – далеко, и нет гарантии, что там ее не будут ждать. Такси. Такси – хороший вариант, но лучше не светить номер, номер лучше не светить. Можно найти ближайшего кента, подключиться к его телефону, перевести на свой… Нет, сложно, она слишком устала для еще одного нырка.
В просвете между кособоких трехэтажек показалась небольшая улочка. Энергетиков. Отлично. Там, на перекрестке с Советским проспектом, был небольшой кабачок, «Джокер», выходивший парадным в сквер, заросший и неухоженный. Можно зайти, выпить кофе, немного оклематься, потом попросить бармена вызвать машину и уехать на вокзал. Эта мысль показалась разумной.
Вада с опаской вышла на перекресток. Откуда-то ниже по Советскому доносилась рваная, громкая музыка и слышалось глухое бормотание толпы. Звуки знакомые. Кафе «Фея» при ПТУ № 98, давно облюбованное местной неферской тусовкой. Там регулярно проводились говно-сейшены с местечковыми музыкантами. Отвратительный звук, порошковое пиво в пластике, свински бухая толкучка грязных подростков вперемешку с престарелыми маргиналами, так и не нашедшими места в жизни. Раньше Вада там бывала. Ее даже прикалывал тамошний отвратняк. Но сейчас она решила обойти его стороной. Кофе там нет, нет и телефона. К черту.
«Джокер» располагался почти напротив, в сквере между двумя полосами проспекта. Сквер украшали разбитые лавки и два советских памятника каким-то деятелям раннекоммунистического периода. Тут было наплевано, валялись бутылки, окурки и презервативы. Два фонаря когда-то освещали окрестности, но теперь лампы в них перегорели, а провода были обрезаны сборщиками цветмета. Неухоженные вязы за много лет сплелись в невысокую, метра два, чащу, сквозь которую шла узкая тропка. В конце ее приветливо светилась красным вывеска. На дверях под вывеской был приклеен скотчем лист А4 с напечатанной на принтере надписью: «Согласно распоряжению военно- гражданской администрации области, лица в камуфляжной форме и с оружием – не обслуживаются». В мерцающем неоновом свете Вада немного привела себя в порядок – точнее, попыталась стереть налипшую грязь с пальто и джинсов. Не очень успешно.
Интересно: то, что она делает, можно назвать хакерством? Вада в который раз задала себе этот вопрос, глядя на потемневшие, в черных контурах пальцы. Грязь оказалась на удивление въедливой, еще больше испачкав одежду и прицепившись к рукам. И все-таки? Хакерство – это навык деконструкции кода, поиска его слабых мест, использование их. А Вада занималась чем-то совсем другим. Она просто лепила код, как ей было удобно. Манипулировала им, не встречая особых преград. Ее руки словно распадались на биты, бесконечную череду нулей и единиц. Ни черта не понимая «как именно», она делала «так, как нужно».
Потому в очередной раз пришла к тому же самому выводу. Она не хакер. Кто же тогда?
Ответ был достаточно прост. Она – ведьма.
Та, кто получает желаемое путями, недоступными большинству. И желает того, что большинству никогда не придет в голову желать.
Внутри было сумрачно, тепло и немного душно. Часы над барной стойкой показывали половину девятого. Людей за столиками было немного. «Джокер» не отличался ни стилем, ни качеством, но Ваде было на это наплевать. Она подошла к стойке, вытащив из кармана пару смятых купюр. Если ты – маргинал в поношенных шмотках, всегда, заходя в кабак, показывай деньги. Даже если не собираешься платить. Это избавляет от тягуче-напряженных взглядов и глупых вопросов.
– Капучино. Самую большую чашку.
За барной стойкой оказалась девушка, слишком угловатая и высокая, чтобы быть красавицей, и слишком замученная, чтобы казаться обаяшкой. Крашеная блондинка с потемневшими на пару сантиметров корнями волос и колечком со стразом в правой ноздре. Челюсти сильно выдавались вперед, блеклые серые глаза были слишком маленькими.
– Двести грамм. Тридцать пять гривен, – не слишком приветливо сообщила она.
Вада оставила на стойке две двадцатки и отправилась за столик в дальнем углу, у дверей. Терпеть не могла давать на чай. Это была проверка: принесет сдачу – молодец, не принесет – ей же хуже. Привычная вилка, хоть сейчас и не время.
– Ритуал надо блюсти, – сама себе буркнула Вада, садясь спиной к стене. Отсюда хорошо видна была дверь, а вот Ваду входящие не увидят. По крайней мере не сразу. Вытянув ноги и откинувшись на неудобном и холодном пластиковом стуле, она лениво полистала меню – просто от нечего делать. Заказывать здесь еду она не стала бы.
Сейчас, в тепле и спокойствии, она стала обдумывать ситуацию. В ее делах, как и при любом колдовстве, важен был ритуал. Соблюдение ритуала – вот что заставляло колдовство работать, а совсем не глубинное понимание процесса. Методом проб и ошибок Вада вычислила два важных момента, которые сама для себя назвала «скорострельность» и «отдача». Скорострельность определяла, как часто Вада могла сплести что-то по-настоящему крупное. Не мелкие нырки, слабенькую подтасовку цифровой реальности для собственных нужд, а серьезные, комплексные плетения, которые ломали людям жизнь. Период повторения был настолько банально-очевидным, что она сначала даже не поверила. Пришлось подтверждать практикой. Местами – болезненно.
С отдачей было сложнее. Отдача приносила ведьме полную меру того, что она сотворила с другими. В лучшем случае – телесную немочь, депрессию или затянувшиеся на пару недель месячные. В худшем – что-то, что запросто могло убить или покалечить. Отдача приходила, если превысить скорость или если достигнуть предела… Скорость Вада не превышала. А предел – предела она еще не достигла. Во всяком случае, ей так казалось. До сегодняшнего заката.
Барменша сама принесла капучино – большая чашка-пиала, ложка, два стика сахара. Два стика на двести граммов. Издевательство.
– Девушка, а сахару можно еще? – спросила Вада, разглядывая пенную шапку на пиале.
– Вот сахар, – барменша указала на подставку для салфеток. За ней и правда обнаружилась небольшая кейтеринговая сахарница – исцарапанный, некогда прозрачный пластик, заостренный алюминиевый клюв.
