Волк подул, и бутафорская, выкрашенная под камень стена рухнула.
И Тимка рухнул на бок и подтянул под живот колени.
Поглощенный созерцанием чуда в реторте, Женя не сразу заметил, да и не зависело ничего от Жени. Никогда не зависело.
– Тим! – Он рванулся к другу, схватил за плечи.
– Изжога, – прохрипел именинник и слабо улыбнулся. – А…
Собирался ли он позвать Аню или просто застонал, осталось загадкой. Сердце великана было бессильно перед взглядом лилипута из колбы. Во рту булькнуло, зрачки ушли под дрожащие веки. Тимка, всеобщий любимец, умер на чердачном настиле, и его большая, еще теплая кисть грохнулась о доски.
– Тим! Друг, Тимка! – Женя затряс громоздкое тело.
«Прекрати! – хотелось заорать ему. – Хватит придуриваться, вставай, ты не смеешь бросить меня!»
Подушечки пальцев вслушались в пульс. Глухо, мертво, невозвратимо.
Женя, которому не суждено было понянчить крестников и допить с лучшим другом водку, Женя, один на один с миром, обнял Тимку, прижался и горько заплакал.
За оконцем полыхало красным. Человечек с лицом Тимы Коротича лениво болтал ногами в красной водице и наблюдал за происходящим со спокойным, хищным, акульим интересом.
Туман застилал разум Жени. Мысль гасла, не успевая оформиться, отпирая входную дверь, он уже сомневался в чистоте своего рассудка.
Лилипут в банке? Живое существо? Это они видели? Это стало причиной Тимкиной смерти, причиной инфаркта, как подсказывал ему недолгий фельдшерский опыт?
Он вывалился под дождь – надо добежать до пригорка, где ловится сигнал сотового. Молнии электрическими вилами вспахивали рудные отвалы. Черная колонна вихря ступала за ними, и гром отмечал шаги. Дождь шелестел, скулили подбито псы…
Аня – что она тут делает? – шла по аллее, и он выпалил:
– Он умер! Тимка умер!
И обмяк, будто передал вдове груз забот: отныне его это не касается, и можно жалеть себя и обустраивать на чердаке памятный мемориал.
Ни один мускул не дрогнул на скуластом оцарапанном лице Ани, лишь чуть прищурились глаза. Волосы липли к щекам, радужка переливалась неистовой зеленью.
– Пошли в дом, – приказала она, и Женя повиновался.
На кухне, взвившись, он вдруг уцепился за ее рукав и заныл:
– Тимка! Тимка!
– Молчи! – процедила Аня.
Женя съежился, как от пощечины. Он не видел ее прежде такой, словно фальшивая личина образцовой жены отслоилась, а то, что скрывалось под ней, было созвучно свирепому грому и странному для их широт урагану. И хлопанью крыльев, он понял, что слышит трущиеся от стены крылья и щелканье клювов. Должно быть, он впрямь повредился рассудком.
Нет, Тим, эта баба твоя, забирай ее с потрохами, с колбами и дюймовочками.
– Сядь, – она толкнула его. Женя мешком опустился на кухонный стул. Звякнули рюмки. – Сиди здесь и не мешай мне.
Он затравленно кивнул. Он был в беде, а Тимка не спешил на выручку.
– И постарайся прийти в себя, – сказала Аня вкрадчиво, – мне понадобится твоя помощь. Когда я позову.
Каблуки зацокали по ступенькам.
Женя всхлипнул. Подхватил бутылку и судорожно выпил. Водка тяжелым сгустком покатилась в пищевод.
За окном кишел живой пернатый мрак, ночь, утрамбованная черными тельцами, хладное пламя. Костяной дождь проклевывал путь в дом, стервятники торопились взять причитающееся.
Женя встал и, шатаясь, подошел к окну. Дотронулся до подоконника и отпрянул: снаружи в стекло шлепнулось мазутное пятно, клочок тьмы. Побарахталось и всосалось в сплошную стену мигрирующих призраков.
«Что-то здесь не так», – подумал Женя, стирая слезы, бесшумно продвигаясь к лестнице. Чем бы ни было существо из реторты – куклой или сиамским близнецом Коротича – именно Аня хранила его под замком. Сиротка Аня, о девичестве которой известно подозрительно немного. Аня с ее ухоженным садом, пирогами и ежедневным, как похвалился когда-то подвыпивший Тимка, минетом.
Жене тогда хотелось, чтоб Тимка вовсе перестал существовать, схлопнулся и исчез, а он уж как-нибудь проживет и Аню утешит. По-братски.
Высвеченное молниями лицо Жени запылало от стыда.
– Прости меня, – скорбно проронил он.
И решительно вскарабкался по стремянке.
Прошлое, ставшее хламом, сосланное на дачный чердак, шевелилось размашистыми тенями. В дальних углах, в потаенных гнездовьях, потрескивала скорлупа реальности, выпуская непостижимых птенцов. Крыша прогибалась под напором воды. А в кругу электрического света лежал труп, и на нем восседала Аня.
Она наносила на супруга макияж – макала пальцы в баночку из-под дневного крема и рисовала жирной черной субстанцией линии вдоль его носа и подбородка. Вела симметричные узоры к ушам, чертила полосы над бровями.
