предвкушающую улыбку. Чем ближе мы подъезжали, тем больше я понимала, насколько мне на самом деле не терпится представить Макса родителям. Страха не было совсем, только затаенная гордость — пусть увидят, какого замечательного мужчину я себе нашла!
Сердце начало стучать чуть быстрее, когда кучер, безошибочно последовавший всем моим объяснениям, остановился возле двухэтажного дома с низким крылечком и высокими окнами. Серый соседский кот на ступеньках смерил экипаж надменным взглядом, и я невольно умилилась — ну до чего все-таки на Макса похож! Мой мастер подал мне руку, помогая выйти, и я на мгновение замерла, разглядывая: все ли, как раньше, все ли, как прежде? А затем, решившись, поспешила вперед, утягивая мастера за собой. Руку его я так и не отпустила, только сильнее сжала пальцы.
— Мам? Пап? — Мой голос звонко разнесся по дому. — Я приехала!
Они появились почти одновременно. Отец — в дверях мастерской, мать — на лестнице. Было видно — они сорвались бегом на мой голос, а остановила их от выражения бурной радости только мужская фигура за моей спиной. Так что приблизились они уже чинно и неторопливо, вежливо улыбаясь, с трудом скрывая слишком явный вопрос в глазах. На меня нахлынуло запоздалое смущение, и, мучительно краснея, я все-таки сумела выговорить:
— Пап, мам, позвольте вам представить… — Голос сорвался, я покраснела еще больше, и тут Макс шагнул вперед, оттеснив меня от руководства ситуацией, и взял знакомство в свои руки.
Отец сосредоточенно слушал, с некоторым удивлением изучая именитого гостя, а вот мама, раньше всех догадавшаяся, кого я привела, смотрела на меня. И от взгляда ее — изумленно-счастливого — я начинала сиять. Да, это правда, да, это он.
— …Я сделал вашей дочери предложение и не встретил отказа. И с тем сегодня прошу…
— Ну конечно! — совершенно искренне воскликнула эта, вне всякого сомнения, замечательная женщина.
На мгновение в прихожей зависла ошеломленная тишина.
— Мама… — тихонечко простонала я, обреченно ткнувшись лбом в Максово плечо. — Ты бы хоть договорить ему дала!
Искренний смех присутствующих мужчин был нам вознаграждением.
А потом все разом закрутилось, завертелось, понеслось. Мама дорогого гостя крепко взяла в оборот, но Макса это, кажется, ни капельки не смущало. Он охотно отвечал на вопросы, расточал комплименты, шутил, отбивался и чувствовал себя как рыба в воде под этим непрекращающимся шквалом. Отец, прежде чем присоединиться к разговору, послал братьям весточку, чтобы были к ужину. Натан, старший отцовский партнер и помощник, сейчас был в отъезде по делам мастерской. Эли и Тим трудились наемными мастерами, один в Берконе, другой в соседнем городе. Из всех троих только Эли сподобился женой обзавестись и грозился в скором времени превратить меня в тетушку. Но за сыновей мать так не переживала, как за единственную и очень упрямую дочку.
И сейчас, глядя на ее сияющее лицо, мне даже немножко стыдно сделалось, что я ее заботу как надоедливую обузу воспринимала. А она ведь лучшего для меня хотела и только, мудро понимая, что одна работа, даже самая любимая, женского счастья не сделает.
Я большей частью молчала, удовлетворенно наблюдая, как Макс легко и непринужденно очаровывает самых близких моих людей, украдкой бросая на меня торжествующие взгляды.
Разговоры. Разговоры. Готовка ужина. Братья приехали — радость, объятия, удивление, подозрительный, недоверчивый интерес, сменяющийся жаркими спорами на тему использования сплавов в прикладной артефактике…
А серый кот, которого мать время от времени пускала и в дом, валялся на коврике у камина и сыто, довольно жмурился.
Уже поздно вечером, когда все угомонились, разъехались, разошлись, а Макса проводили в гостевую, я на цыпочках вышла из своей комнаты и спустилась вниз. Не ошиблась. Над порожком двери мастерской сияла солнечная полоска света.
Отец сидел за рабочим столом и полировал изумруды. Запах канифоли, знакомый с детства, приятно защекотал ноздри. Я молча приблизилась и села напротив. Отец так же молча передвинул мне часть своей работы и лишь спустя несколько минут сосредоточенной полировки в тишине произнес:
— Матери твоей гарнитур сделать думал. Видишь, камни темноваты? В цвет глаз подбирал. Теперь, верно, тебе в подарок пойдут.
Я кивнула, не поднимая головы. Привычные движения, давно знакомый монотонный труд.
— Как там твой мастер, не напугали мы его?
— А он не из пугливых! — беспечно отмахнулась я.
Отец вздохнул.
— Мы ведь с матерью хотели, чтоб ты рядышком была. Уже и жениха тебе подходящего присмотрели…
Я взглянула на него иронично. Присмотрели они! Ну-ну.
И, помолчав немного, заговорила. О том, как увидела, как опекал, учил, заботился. Как ругались и мирились. Как берег. Как страшно и жутко было думать, что могу лишиться его. Слова полились сами, потоком, словно вода, нашедшая брешь в заслоне плотины и спешащая вырваться на волю. Отец слушал и кивал головой в такт моим словам и своим мыслям.
— Ну, так-то я сразу увидел — мужик хороший! — подвел итог папа, когда я выдохлась.
Я улыбнулась, согласно кивнула и замолчала. Так в уютном, пропитанном пониманием молчании мы с отцом полировали камни для моего свадебного гарнитура.
