— Кудряшка, ты же уже познакомилась с моей матерью. Она меня добьет ничуть не менее профессионально, чем работники городской больницы.
Прима-мастер, поморщившись, сел на кровать. Посмотрел на стоящие рядом ботинки. Вздохнул. Ме-е-едленно наклонился… ну и куда вот собрался этот сумасшедший человек, когда он даже ботинки нормально надеть не может?
— Мастер Шантей!..
— Нинон, не начинай! — опередил меня мужчина суровым одергиванием. — Мне уже все высказали. И не раз.
— Вот! — Не растерявшись, я назидательно вздела палец. — Слушайте маму, мама плохого не посоветует!
Потом вспомнила почему-то, как моя родительница советовала в первую очередь заняться в школе поиском подходящего жениха, и уточнила:
— Ваша по крайней мере…
Макс справился с правым ботинком, выпрямился, переводя дух.
— Да вас в таком состоянии на улице ветром сдует! — не унималась я.
И тут же пересекла палату, положила обе ладони мастеру на плечи и легонько надавила, пытаясь дать понять — то, с чем я справлюсь, и ветер осилит. Вот же не лежится этому неугомонному!
Мужчина и впрямь чуть качнулся, но тут же перехватил мои запястья.
— Нинон, что ты делаешь? — Вид у него был до умиления трогательный и растерянный.
Я отчаянно смутилась такой постановке вопроса.
— Укладываю вас в постель.
Сообразила, что сказала, и своему ответу смутилась еще больше. А потому торопливо выдернула руки из неожиданно сильных и горячих пальцев и вновь отошла к двери.
— Все равно я вас не выпущу!
Прима-мастер в очередной раз тяжело вздохнул и упрямо наклонился к левому ботинку. Зашнуровал. Поднялся. Двинулся прямо на меня таким стремительно-уверенным шагом, что мне с трудом удалось подавить желание зажмуриться — казалось, протаранит!
Не протаранил. Но и остановился, только практически в меня упершись.
Я внезапно ощутила себя особенно мелкой, когда он так возвышается надо мной почти вплотную. Что приходится голову вскидывать, чтобы заглянуть в глаза. В серые глаза, в которых сейчас перемешались и раздражение, и насмешка, и… тепло? У меня аж в горле пересохло и ноги подкосились от такого количества противоречивых и ярких эмоций.
Я стояла, смотрела на него, запрокинув голову, забыв, как дышать. Растерявшись от того, что он так близко, и от того, что от близости этой я не испытывала ни малейшей неловкости. А в висках пульсом бился вопрос — как же объяснить ему, неугомонному, что надо себя беречь?..
— Уволю! — сурово провозгласил начальник, внезапно вспомнивший, кто здесь главный.
— И шоколад приносить запретите, да-да, я помню, — отважно съязвила я в ответ.
Макс наградил меня взглядом — нет! — Взглядом. Долгим, многообещающим Взглядом, ясно дающим понять, что кое-кто из присутствующих здесь кудрявых стажерок возомнил о себе слишком много. И что еще немного — и увольнение покажется мне божьим даром по сравнению с наказанием, на которое способна прима-мастеровская гениальность. Я бы даже попятилась, наверное, если бы было куда.
— Ну, давайте вы хотя бы дождетесь возвращения госпожи Эдоры? — жалобно проблеяла я, вжимаясь в дверь. — И вернетесь домой в сопровождении целителя.
Макс помедлил с ответом, пристально меня разглядывая.
— Хорошо.
Не успела я облегченно выдохнуть, как — боммм-к! — и полностью довольный собой мастер вернулся к кровати, а я осталась стоять у двери с подпрыгивающей перед носом кудряшкой.
— Будешь? — Лепрекон любезно продемонстрировал гостье чуть запыленную бутыль отборного гномьего виски.
Дейдрэ МакАльпин отрицательно мотнула головой и продолжила свою речь:
— Нет, вот ты меня не слушаешь! Ну тут же и слепому видно, как она на него смотрит. И как за него переживает! И как он над ней трясется. И как ей во всем потакает. И это наш-то Макс?.. Вот вкатят нам иск за растление младенцев! Тогда помянешь ты мои слова.
— Брось, Дейдрэ, она совершеннолетняя! — без особой, впрочем, уверенности пробормотал лепрекон, работодатель и новоявленный содержатель притона, с бульканьем наливая густо-янтарную жидкость в хрустальный стакан.
— Она совершеннолетний младенец, — скорбно отозвалась мастер-ювелир и, вздохнув, покосилась на отвергнутую ранее бутылку. — А, демоны с тобой! Наливай!
